Рикс ухмылялся, словно показывал мне свои владения. А я видела движение, танец жизни. Люди, труд их деятельности, частицы их души во всех вещах и поступках, глубина. Мне захотелось сбежать, вернуться. Реальность была не для меня. На глазах навернулись слезы. Была ли Ли-Энн такой же понятливой, как я, или это мое качество тоже было ее отражением, однако она вряд ли была настолько доверчива. Позволить мужчине увести тебя в неизвестность, пройти сквозь пространство – только я на такое была способна.
Он радовался, но чему здесь можно было радоваться? Я находилась в мире, где по сути я уже существую, только не сама по себе, ведь я всего лишь отражение кого-то. Мне не было здесь места, время в реале было очень ощутимо, и это сбивало с толку. Новизна ощущений не была приятной, мне было почти больно от новых чувств. И больше всего мне было больно от вопросов, толпившихся в моей голове: как инициация могла пройти в реальный мир, как она могла здесь существовать, а как могла это я? Мысль об этом затрудняла дыхание, словно воздух был тяжелым, громоздким.
Я взглянула на него с немым укором, и он понял. Понял мое смятение, понял мою тревогу. Да, улыбаться уже было нечему. Я не могла сердиться на Рикса, он хотел показать мне мир, однако мне не нравилась цель, что он преследовал таким поступком.
Но в случившемся было и кое-что положительное. Я могла попытаться узнать, что случилось с Ли-Энн. Я могла посмотреть на нее своими собственными глазами.
7
Была я.
Был Портленд - обычный американский городишко штата Мэн с множеством зелени и отрицательным количеством небоскребов. И населением немногим больше пятидесяти тысяч человек. Родитель известного всем Стивена Кинга, один из крупнейших портов залива Мэн, раскинувшего свои объятья для вод Атлантического океана. Город с умеренным климатом, радующим жителей и солнцем, и дождем, и снегом.
Был полдень, был снег, был город, в котором родилась та, что я ищу, и она была здесь.
А еще было время, ощущение его течения приносило дискомфорт. Рикс однако чувствовал себя замечательно, предвкушая наши приключения, он был уверен, что недалекое будущее укрепит мое решение в свою пользу. Но вот я ни в чем не была уверена.
Я следовала зову чего-то внутри меня, может даже сердца, если на мгновение предположить, что оно у меня есть. И призрак моего сердца говорил, что это начало самого большого и самого страшного приключения моей жизни, а так же единственного. И я не могла с этим ничего поделать. Отчаянно хотелось прокричать: «Это моя жизнь, мой город!» Тем не менее, правда состояла в том, что я – вымышленное отражение чужой жизни.
Величественное и настолько родное, что хотелось плакать, сооружение покрытого белёсым снегом маяка возвышалось над ледяными волнами вечно живого залива. Дорогой дом ее детства отрадно жался к навигационной башне.
Я не знала, как мне быть. Осязаться или остаться невидимой. Предполагая, что я ее найду в этом доме, я не была уверена, какой ее найду. Рикс курил, и меня огорчало это больше всего из-за того, что он не позволял мне проверить всеобщее заблуждение – и хотя бы внушить себе, что никотин уменьшает нервозность. Но мои нервы были мобилизованы и готовы к любой самой худшей ситуации, к последствиям, к которым не могла быть готова я сама.
Глубокий вдох – и я уже в доме. Он пуст и заброшен, мрачен и холоден. Мебели нет, только ветер гоняет веточки сухой травы по деревянному полу. Я не слышу отклик эха на мои робкие шаги – я неосязаема, однако все мое тело пронизано тьмой и грустью. Воспоминания накатывают такой же стремительной волной, как морские на скалы, и невольно тянут из моего существа обреченность. Я знаю, что она здесь, но уверенности в том, что это все еще Ли-Энн нету.
Преодолевая страх, я ступаю по ступеням деревянной лестницы. На втором этаже обстановка не обнадеживает. Мы обыскиваем весь дом, но так никого и не находим. И когда остается лишь башенный маяк, мое сердце отзывается сомнением. Может мне не следует сюда входить, тревожить создание, что определенно присутствует здесь. Может, Ли-Энн суждено умереть…
В сооружении маяка обстановка не настолько удручающая, есть мебель: пара кресел, книжный шкаф и холодильник. Я медлю, не желая видеть, что же за заветной дверью. Рикс чувствует мое напряжение и покровительственно кладет руки на мои плечи. Он тоже неосязаем, но меня видеть способен. Я не могу поднять руку. Он помогает мне, поворачивая ручку и приоткрывая на дюйм дверь комнаты, где должна находиться Ли-Энн. Я не могу решиться открыть ее больше, и Рикс вновь делает все сам. Вот только войти он вместо меня не может, а я не в состоянии двигать ногами.
В комнате мрачно и тихо. На кровати, свернувшись клубочком, лежит человеческое тело. Оно бледное, серое, лишенное каких-либо красок. Рикс осторожно подталкивает меня, и я начинаю двигаться в направлении бесцветной жизни.
Ли-Энн все еще привлекательна, но узнать в этой девушке ту, что в моей памяти, мне сложно. Белые волосы и бесстрастные остекленелые глаза, безразлично глядящие куда-то в потолок, лицо, лишенное каких-либо мимических морщин, фарфоровая поверхность кожи, о которой мечтают все женщины – все это настолько безжизненно и бескрасочно, что кажется не похожим ни на один известный оттенок цветовой палитры.
Я ожидала чего угодно, но не пустой оболочки. Я думала, что найду кому, а нашла смертное оцепенение.
Признаюсь, что картина эта несколько меня обрадовала. Казалось, что это проще исправить, чем какие-то действительные кошмары, возможные сумасшествием жизни.
Но по мере объяснения Рикса возникшей ситуации, я все больше погружалась в отчаяние. Он очень быстро оценил обстановку как безнадежную. Он говорил что-то о том, что только душевное насилие над ней может привести к отторжению души от тела, что цвет жизни померк, потому что такое состояние не естественно для нее, потому что душа, тело и остальное составляющее (которое должно перетечь в инициации) вследствие законов смерти исчезают по очереди: сперва тело, потом душа, потом остальное. Но при отторжении души все остальное лишь перестает рождать глубину. И так как это все остальное все еще едино, то оно не имеет смысла, поэтому теряет жизнецветность.
Ли-Энн села на кровати, сложив ноги, как часто делаю я. Я сосредоточилась на своем существе и предстала ее взору, однако она не подала виду, что заметила меня. Я ощутила, как Рикс стал видимым, и серое создание опять никак не отреагировало, лишь опустило свой несфокусированный взгляд в пол.
Я медленно приблизилась, стараясь, чтобы мой голос не дрожал, когда я произношу ее имя. Я надеялась, что хоть как-то смогу привлечь ее внимание.
Я все звала и звала, моя рука дрожала, когда я, подходя к призраку, тянулась, чтобы прикоснуться к ней, и увериться, что она все еще осязаема, и сама может чувствовать. Мои глаза против воли наполнялись влагой, пальцы все больше дрожали, но я продолжала звать ее. Заиндевевшая, она даже не повела бровью, когда я коснулась ее волос. Они были холодными, и какими-то странными на ощупь, я побоялась проверить их прочность. Я попыталась попробовать вызвать у нее хоть какие-нибудь рефлексы на мое присутствие, в надежде, что если я дотронусь до ее глаза, она автоматически закроет веко.
Я старалась все делать медленно и осторожно и почти дотянулась до ее ресниц, когда вдруг мне в кисть впились ледяные пальцы так, что большой палец расположился четко посередине моей ладони. Это был самый большой ужас, который я когда-либо испытывала за время своего существования, даже Ли-Энн никогда не приходилось чувствовать ничего подобного.