Мое поколение
И убивали, и ранили пули, что были в нас посланы.Были мы в юности ранними, стали от этого поздними.Вот и живу теперь – поздний. Лист раскрывается – поздний.Свет разгорается – поздний. Снег осыпается – поздний.Снег меня будит ночами. Войны мне снятся ночами.Как я их скину со счета? Две у меня за плечами.Были ранения ранние. Было призвание раннее.Трудно давалось прозрение. Поздно приходит признание.Я все нежней и осознанней это люблю поколение.Жесткое это каление. Светлое это горение.Сколько по свету кружили! Вплоть до победы – служили.После победы – служили. Лучших стихов не сложили.Вот и живу теперь – поздний. Лист раскрывается – поздний.Свет разгорается – поздний. Снег осыпается – поздний.Лист мой по ветру не вьется – крепкий, уже не сорвется.Свет мой спокойно струится – ветра уже не боится.Снег мой растет, нарастает – поздний, уже не растает.
Мои возраст
Не такой я и старый. А выходит, что старый.Сколько в жизни я видел? Много разного видел.Я дружил еще с лампой, с керосиновой, слабой.Был тот свет желтоватый, как птенец желторотый.Разбивались безбожно трехлинейные стекла.А достать было сложно эти хрупкие стекла.Нас за стекла наказывали. Нас беречь их обязывали.Их газетой оклеивали. Или ниткой обвязывали.Как давно это было! А давно ли то было?А когда ж электричество вдруг меня ослепило?А приемник детекторный? А экран звуковой?Самый первый, с дефектами, но уже звуковой.Вот настолько я старый, хоть не так уж и старый.Все во мне уместилось, улеглось, умостилось.Керосиновой лампы трехлинейные меры.Электронные лампы на орбите Венеры.
Кое-что о моей внешности
Я был в юности – вылитый Лермонтов.Видно, так на него походил,что кричали мне – Лермонтов! Лермонтов!на дорогах, где я проходил.Я был в том же, что Лермонтов, чине.Я усы отрастил на войне.Вероятно, по этой причинебыло сходство заметно вдвойне.Долго гнался за мной этот возглас.Но, на некий взойдя перевал,перешел я из возраста в возраст,возраст лермонтовский миновал.Я старел, я толстел, и с годаминачинали друзья находить,что я стал походить на Бальзака,на Флобера я стал походить.Хоть и льстила мне видимость эта,но в моих уже зрелых летахпонимал я, что сущность предметаможет с внешностью быть не в ладах.И тщеславья – древнейшей религии —я поклонником не был, увы.Так что близкое сходство с великимине вскружило моей головы.Но как горькая память о юности,о друзьях, о любви, о войне,все звучит это – Лермонтов! Лермонтов! —где-то в самой моей глубине.
Земля
Я с землею был связан немало лет. Я лежал на ней. Шла война.Но не землю я видел в те годы, нет. Почва была видна.В ней под осень мой увязал сапог, с каждым новым дождем сильней.Изо всех тех качеств, что дал ей бог, притяженье лишь было в ней.Она вся измерялась длиной броска, мерам давешним вопреки.До второй избы. До того леска. До мельницы. До реки.Я под утро в узкий окопчик лез, и у самых моих бровейстояла трава, как дремучий лес, и, как мамонт, брел муравей.А весною цветами она цвела. А зимою была бела.Вот какая земля у меня была. Маленькая была.А потом эшелон меня вез домой. Все вокруг обретало связь.Изменялся мир изначальный мой, протяженнее становясь.Плыли страны. Вился жилой дымок. Был в дороге я много дней.Я еще деталей видеть не мог, но казалась земля крупней.Я тогда и понял, как земля велика. Величественно велика.И только когда на земле война – маленькая она.