Элегия
Тихо. Сумерки. Бабье лето.Четкий, частый, щемящий звук —будто дерево рубят где-то.Я засыпаю под этот звук.Сон происходит в минувшем веке.Звук этот слышится век назад.Ходят веселые дровосеки,рубят, рубят вишневый сад.У них особые на то виды.Им смешны витающие в облаках.Они аккуратны. Они деловиты.У них подковки на сапогах.Они идут, приминая травы.Они топорами облечены.Я знаю – они, дровосеки, правы.Эти деревья обречены.Но птица вскрикнула, ветка хрустнула,и в медленном угасанье днячто-то вдруг старомодно грустное,как дождь, пронизывает меня.Ну, полно, мне-то что быть в обиде!Я посторонний. Я ни при чем.Рубите вишневый сад! Рубите!Он исторически обречен.Вздор – сантименты! Они тут лишни.А ну, еще разик! Еще разок!…И снова снятся мне вишни, вишни,красный-красный вишневый сок.
«Мучительно хочется рисовать…»
Мучительно хочется рисовать.Повсюду тюбики рассовать.О, поющее, как свирель,название – акварель!Белые вижу во сне листы.Как чисты они! Как пусты!И я рисую на них лицона тоненьких двух ногах.Оно насмешливо щурит глаз: —Ну, полно, ты ведь не рисовал! —Да, знаю, было – не рисковал,а вот захотел рискнуть. —И кисточку я опустил в стакан.Всю ночь стояла она в воде,а утром, этак часам к шести,вдруг начала расти.Пустила корни она, а там —набухли почки на ней,а там – раскинуло веточкинад водой веселое деревцо.И толстые тюбики стали в круг,и начался танец, и это былтанец маленьких дикарейиз племени Акварель.Трубила розовая труба.Зеленый буйствовал барабан.Нес оранжевый человексолнце на голове.Дальше форменный был содом.Хлопал ставнями синий дом.Лошадь, красная, как пожар,по черной неслась траве.Но тут шагнуло под деревцовсе то же действующее лицо,лицо страдающее – лицона тоненьких двух ногах.Оно вскричало: – Порочный круг!Меня нарочно лишили рук,и я не вынесу этих мук,и я покончу с собой!..А мне так хочется рисовать.Я буду пробовать, рисковать,и я спасу тебя, о лицона тоненьких двух ногах!На верхней веточке деревцая нарисую тебе скворцаи дам тебе четыре руки,и ты поймаешь его!
Луковица
Страничка из дневника
Двадцать восьмого марта утром я вышел в кухню.Чайник на газ поставил. Снег за окошком падал.В шкафчике, на газете, луковица лежала.Глупая толстая луковица. Барышня провинциальная.Но две зеленые стрелки у ней на макушке были.Две зеленые струйки фонтанчиком из нее били.Снег за окошком падал, крупка в окно хлестала.В шкафчике, на газете, луковица расцветала.Луковица на газете. Зеленая, как кузнечик.Этакий Чипполино. Луковый человечек.Чай погуще завариваю. С луковкой разговариваю.Что-то ей, видно, ведомо такое, что мне не ведомо.Свое она что-то знает. Знает, что снег растает.А снег все никак не тает. А луковица расцветает.
Человек, умеющий всё
О человек, умеющий всё,имеющий две сильных руки!Он пальцем сделал дырку в землеи семечко в нее опустил.И утром того самого дняпроклюнулся из дырки росток,и был он так высок, словно стог,а может быть, и больше того.И вечером того самого дняплод появился на месте том,и был он так высок, словно дом,а может быть, и больше того.Огромный плод лежит на земле,словно бы на большом столе.Тихо качается над землейогромный аэростат.О человек, умеющий все,имеющий две сильных руки!Скорей мне тайну свою открой,искусству своему научи!А он отвечает мне: – Пустяки!Тут вовсе тайны нет никакой —я пальцем сделал дырку в землеи семечко в нее опустил.