В оружейной палате
He березы, не рябины и не черная изба —всё топазы, всё рубины, всё узорная резьба.В размышленья погруженный средь музейного добра,вдруг я замер, отраженный в личном зеркале Петра.Это вправду поражало: сколько лет ни утекло,все исправно отражало беспристрастное стекло —серебро щитов и сабель, и чугунное литье,и моей рубахи штапель, и обличие мое.…Шел я улицей ночною, раздавался гул шагов,и мерцало надо мною небо тысячи веков.И под этим вечным кровом думал я, спеша домой,не о зеркале Петровом – об истории самой,о путях ее негладких, о суде ее крутомбез опаски, без оглядки перед плахой и кнутом.Это помнить не мешает – сколько б лет ни утекло,все исправно отражает неподкупное стекло.Люблю осеннюю Москву в ее убранстве светлом,когда утрами жгут листву, опавшую под ветром.Огромный медленный костер в конце аллеи где-тогудит, как траурный костел, – там отпевают лето.И тополь гол, и клен поник, стоит, печально горбясь.И все-таки своя у них, своя у листьев гордость.Ну что с того, ну что с того, что смяты и побиты!В них есть немое торжество предчувствия победы.Они полягут в этот грунт, собой его удобрят,но их потомки их потом припомнят и одобрят.Слезу случайную утрут, и в юном трепетаньесамопожертвенный их труд получит оправданье.…Парит, парит гусиный клин, за тучей гуси стонут.Горит, горит осенний клен, золою листья станут.Бульвар ветрами весь продут, он расстается с летом.А листья новые придут, придут за теми следом.
Первая кровь
Из старой тетради
А первую кровь мы видели так.Снегом нас обдавая,легкие танки берут разбег,выскочив на большак.Дымное зарево впереди.Скоро передовая.Сбоку идет старшина Свиридов,командует —шире шаг!Потом обгоняют нас на рысяхконники в вихре белом.У эскадронного – белый чубда на щеке рубец.У эскадронного по бокам —шашка и парабеллум,лихо несет его воронойв яблокахжеребец.А нам шагать еще и шагать —служба наша такая.Мы, говорят, царица полей —это, конечно, так.Нам шагать себе и шагать,службу не попрекая,сбоку идет старшина Свиридов,командует —шире шаг!И вдруг навстречу нам, из леска,словно бы от погони,оттуда, где орудийный громухает без конца,мчатся лошади без людей,дикие скачут кони,кровь на загривке у вороногов яблокахжеребца.Так и запомнилось навсегда.Дикие кони скачут.Черная лошадиная кровьпадает на большак.Дымное зарево впереди.Бабы в деревне плачут.Сбоку идет старшина Свиридов,командует —шире шаг!
«Каждое утро ходит отец за хлебом…»
Каждое утро ходит отец за хлебом.В булочной рядом он покупает хлеб.Он возвращается с черным и белым хлебоми режет торжественно черный и белый хлеб.Сердится мама: – Куда нам так много хлеба!Вот и вчерашний даже не съели хлеб… —Но завтра опять берет он две булки хлебаи режет старательно черный и белый хлеб.Милые, полно, чего уж тут пререкаться!Ведь между вами других разногласий нет.…О, голодная память далеких эвакуации,трудная память наших военных лет!
«В городском нестройном гомоне…»
В городском нестройном гомоне,в людном гомоне и гулепо асфальту бродят голуби —гули-гули, гули-гули.Как под сводом тихой горницы,как в домашней обстановке,бродят турманы и горлицыу трамвайной остановки.Между рельсами похаживают,как привычною тропой.За ними бережно ухаживают,кормят пшенною крупой.И они отяжелели,ожирели,дышат еле.От крупы и отрубей —сытно, жарко.Крошки хлебные глотают,высоко не залетают.Мне их, сытых голубей,сильно жалко.