- Ты ведь знаешь, о чём я думаю! Но вместо того чтобы поговорить, ты убегаешь, вбив себе в голову, что делаешь этим лучше для меня! – кричала я. – Кого ты обманываешь?!
- Ты права, Аня, - она болезненно улыбнулась. – Я обманщица. Я плохой человек, я постоянно лгу и убегаю от проблем, от людей, которые мне дороги. Если ты сейчас уйдёшь, я всё пойму. И так действительно будет лучше.
- Чёрт возьми, но я тоже не святая невинность! – горячие слёзы потекли по щекам, но я уже не чувствовала их. – Ты слишком хорошо думаешь обо мне! А люди, знаешь ли, должны принимать друг друга со всеми недостатками!
- И ты готова принимать меня? – спросила она всё с той же горькой, недоверчивой улыбкой, не поднимая глаз.
- Ну разумеется! Я ведь уже тысячу раз это говорила! Я хочу быть с тобой, я никогда не брошу тебя!
Из груди её вырвался судорожный вздох.
- Не надо так говорить. Ты сама не знаешь, о чём говоришь.
- Я знаю!
- Не знаешь. Ты уже не сможешь вернуть всё назад, даже если очень захочешь. И виновата в этом буду только я.
- Да кто тебе сказал всё это?! – я задыхалась. В груди вдруг стало очень больно и нечем дышать. Ледяной воздух обжигал лёгкие. – Хватит винить себя во всём! В том, что тебя бросали, не было твоей вины!
- Нет, была, - её голос дрогнул. – Я виновата. Я не умею любить. Я не могу подарить счастье, а внутри у меня пусто и холодно. А ты слишком дорога мне, чтобы я позволила себе сделать тебя несчастной.
- Ты не можешь сделать меня несчастной! Я сама отвечаю за свои поступки! Только сам человек несёт ответственность за свой выбор. И этот выбор я сделала уже давно. Ты очень нужна мне, и несчастной я буду без тебя.
Её плечи дрогнули, она снова тяжело и судорожно вздохнула. Но я понимала, что ей сейчас намного тяжелее, чем мне, а потому решила быть терпеливой.
- Послушай… - я понизила голос. – Если ты ещё не забыла… Если ты всё ещё любишь её, любишь Вику, я…
- Нет, - оборвала она меня. – У меня в голове только ты. Это правда.
И я знала, что она говорит правду, и слышать это было так приятно, что на секунду ноги мои стали совсем ватными.
- Тогда… тогда… - я опять забыла, что хотела сказать. – Тогда ты не должна избегать меня. Ты делаешь мне очень больно… Я… я ведь люблю…
- Т-с-с! – она улыбнулась и приложила вдруг палец к моим губам, снова не дав закончить признание. – Тише, милая.
Сердце подпрыгнуло. Сначала мне показалось, что она опять сердится за мою горячность и поспешность, но она не сердилась. Она молча улыбалась и смотрела на меня, на мои губы и снова в глаза. И мне казалось в тот момент, что в её взгляде я вижу отражение самой себя, своих мыслей и чувств. Это был взгляд в самое сердце. И больше нам не нужно было ничего говорить. В глазах друг друга мы нашли все ответы. Мы всё решили. И это было так просто.
Она потянулась ко мне и, прежде чем я успела что-либо подумать, поцеловала меня, сначала совсем робко, почти невесомо, давая мне время. А потом я сама потянулась к ней, к её тёплым губам, осторожным прикосновениям на моей коже кончиков пальцев.
Люблю. Как же я люблю тебя. Вдох, выдох, и воздуха совсем не хватает, но остановиться тоже невозможно. Люблю. Люблю. Люблю. В каждом стуке сердца, твоём и моём. Люблю. И слёзы, счастливые слёзы, дрожащие на ресницах, на губах, твоих и моих. Люблю. И сплетаются пальцы, и совсем горячо, страшно.
Ох, нет… Я же умру, если это продолжится. Но прежде чем я успеваю умереть, Диана останавливается, а эта мысль так и застывает где-то на грани сознания. А я, тяжело дыша, вздрагивая и всхлипывая, обнимаю Диану, уткнувшись носом ей в шею. Она сама дышит неровно и осторожно поглаживает меня по волосам. Люблю.
- Да ты еле на ногах держишься, - она улыбается, прижимает меня к себе.
- Ещё бы… - всхлипываю я. – Это, между прочим… между прочим, мой первый поцелуй! Предупреждать надо! Я же испугалась до смерти!
- Я знаю, - лёгкий смешок и шёпот в самое ухо. – Но если бы я предупредила, ты испугалась бы ещё больше.
На это мне, пожалуй, нечего было возразить, и я лишь сжала в пальцах складки её пальто. В её объятиях я постепенно согревалась и успокаивалась, и если и было на свете абсолютное счастье, то оно было прямо здесь и сейчас, в этот самый момент. Люблю.
- А если бы нас кто-нибудь увидел? - пробормотала я. – Представляешь, что было бы?
- Неприятности. Извини, я об этом как всегда не подумала. Слишком увлеклась тобой.
- Да ладно, что уж там… - смутилась я. Лицо моё всё ещё горело.
Но вечерний ветер был всё же холодней. Мы простояли обнявшись очень долго, и почувствовав в очередной раз мою неуёмную дрожь, Диана сказала:
- Прости, я настоящая свинья. Даже в гости не позвала. А ты совсем замёрзла. Зайдёшь на чай? Я не прощу себе, если ты простудишься.
- Угу, - я нехотя отстранилась, и сразу стало ещё холоднее.
Она взяла меня за руку, и что-то заговорщически прекрасное появилось в её улыбке.
- Побежали?
- А?! – удивилась я.
- Бежим ко мне! Хоть согреешься немного! Ну, давай! – она потянула меня за собой.
И мы побежали, нарушив мрачную и суровую тишину пустынной аллеи своим звонким безудержным смехом.
Нам снова было легко. Мы снова могли быть просто вместе, мы снова хотели смеяться. А над нами всё так же пролетали птичьи стаи, но теперь нам казалось, что мы обгоняем их и как будто поднимаемся над землёй со всей её извечной суетой, ибо у нас было чувство, и оно было огромно, величественно, и всё иное таяло и растворялось в сравнении с ним.
Мы были свободны.
4
У нас сохранилось очень много фотографий того времени. Вокруг Дианы всегда крутились талантливые фотографы, и когда мне было девятнадцать, а ей – двадцать четыре, один безумно талантливый парень даже сделал нашу совместную фотосессию. Я очень люблю те фотографии и храню их в отдельном альбомчике, который частенько пересматриваю. А вот Диана не очень любит. Она, как и все творческие люди, довольно ревностно относится к талантам своих конкурентов, и пусть она никогда не признается в этом, но свои снимки она всегда ценила больше.
Но далеко не всегда фотографии с нами были профессиональными. Иногда Диана просто снимала наши улыбающиеся лица, держа цифровик на расстоянии вытянутой руки, а иногда ставила автотаймер, перебегала через всю комнату и вставала рядом со мной. В таких случаях она говорила, что хочет просто «обычную, нормальную фотку на память».
На одном из таких снимков мы стоим с ней напротив окна, на стекле которого дрожат капли дождя, и держимся за руки. И что-то особенное есть в этой фотографии, что-то печальное и прекрасное, неуловимое, мимолётное и сильное чувство. Здесь мне снова всего пятнадцать.
Пару дней назад, в воскресенье, я проснулась и обнаружила эту самую фотографию рядом со своей подушкой. В полутьме утра я долго её разглядывала. Было всего восемь часов, и я не понимала, что подняло Диану в такую рань и заставило вспомнить прошлое. Может, я забыла какую-то важную дату? Я ужаснулась. День рождения? Годовщина? Нет, всё не то.
Босиком по ледяному полу я прошла на кухню, и в нос сразу ударил резкий запах кофе. Диана сидела на полу с огромной и явно не кофейной кружкой в руках (как всегда взяла первую попавшуюся, не глядя) и рассматривала разложенные вокруг снимки. Часть фоток лежала на столике, и там же стояла открытая банка кофе с просыпанными на скатерть тёмными гранулами. Всегда удивлялась: она что, глаза закрывает, когда насыпает кофе себе в чашку?! Тут же стоял и чайник с аккуратной круглой лужицей пролитой воды. Просто чудо, что фотографии не пострадали.
- Ты чего здесь делаешь?! – простонала я. – Опять рассыпала кофе!
Не обратив на меня внимания, Диана сделала короткий глоток из своей чашки. В руке у неё был ещё один экземпляр той фотографии, что лежала на моей подушке.
- Я сегодня видела это во сне, - сказала она.
- Что видела? – я начала убирать со стола, вытирать пролитую воду и складывать фотографии в ровную стопку.