День был ветреный и по-осеннему промозглый. По дороге я купила пакет яблочного сока и во что бы то ни стало решила отдать его Маше до того, как она выставит меня за дверь.
Я сама не понимала, почему меня так тянет к человеку, который оскорбляет, унижает, отталкивает меня. Но я всё время как будто что-то хотела доказать ей. Всё хотела оправдаться за что-то.
Я искала в ней того человека, которого знала с детства. И пусть наши отношения никогда не были по-настоящему близкими, мне казалось, что мы неплохо ладили. Мы сидели вместе, вместе шли домой и ждали автобус на остановке, вместе разглядывали яркие обложки журналов за пыльной витриной киоска. И сменялись времена года, а мы были вместе. И я наивно верила, что так всегда и будет.
Мы говорили о разных вещах. Если Маша была в настроении, разговоры эти выходили очень интересными. Маша была девочкой начитанной, много всего знала и многое запоминала и рассказывала мне. Бывало, что я слушала её развесив уши и забывала обо всём на свете.
Маша была умной и соображала быстро, но всё-таки к математике у неё не было таланта. Она была сильна в исторических предметах, где нужно было запоминать даты, факты и события, а вот примеры и задачи решала с трудом, хоть и на пятёрки. Одноклассники считали её вундеркиндом, но только одна я знала, каким трудом ей это давалось.
На контрольных она никогда не принимала мою помощь. Я всегда быстро расправлялась со своим вариантом и успевала помочь ещё доброй половине класса. Всем, кроме Маши, которая сидела рядом.
Зато, какие она писала сочинения! Учительница литературы зачитывала нам вслух почти каждую её работу. И я всегда по-доброму восхищалась ей. Никогда не завидовала, просто понимала, что мне так ни в жизнь не написать. Признаюсь, что в десятом классе мои сочинения улучшились, потому что Диана мне помогала. Нет, не писала за меня, конечно, просто наводила на нужные мысли.
Но после того, как Диана начала принимать в моей жизни активное участие, Маша решительно перечеркнула все те годы, что связывали нас. Весной девятого и осенью десятого класса она уже ни разу не села со мной. Выбирала самую последнюю парту и садилась туда. Я знала, что оттуда она почти ничего не видит даже в очках, но, видимо, Маша готова была пожертвовать даже своей успеваемостью лишь бы только не сидеть со мной.
Говорят, что школьные друзья никогда не забываются. Я думаю, это правда. Точно так же, как никогда не забываются и школьные обиды.
В тот день в её палате пахло мятой, апельсинами и спиртом. Маша полусидела на постели и держала в руке что-то блестящее. Позднее я разглядела, что это серебряный крестик на цепочке. Я видела её в школе всего пару дней назад, но мне показалось, что за эти пару дней она очень похудела, побледнела и как-то вытянулась. Больше всего мне запомнились её глаза, огромные, сверкающие каким-то пугающим потусторонним огнём, единственно живые в этом таком юном, но таком больном теле. И я посмотрела в эти её глаза и сразу всё поняла. И она знала, что я понимаю.
- Привет, - сказала я и подошла ближе.
- Садись, - вздохнула Маша, отодвигая ноги в сторону. – Если не боишься меня.
Я очень удивилась этому предложению, но виду не подала и присела на краешек кровати. Потом вспомнила, что принесла сок и достала пакет.
- Вот… Если хочешь, я принесла тебе…
- Поставь на столик, - сказала она и неопределённо махнула рукой в сторону прикроватной тумбочки.
Я поставила и поймала себя на том, что избегаю смотреть ей в лицо. Наверное, я действительно немного боялась этого вида абсолютной болезни, этого серовато-жёлтого цвета кожи, коричневых водянистых теней под глазами, приоткрытых сухих губ, с которых срывалось отрывистое тяжёлое дыхание. Я боялась, как боится любой здоровый человек, как человек, который хочет жить и делает вид, что никогда не умрёт.
- Как ты себя чувствуешь? – спросила я.
- А ты не видишь? – Маша усмехнулась. – Отвратительно. Чувствую, что доживаю свои последние дни. А жаль. Мне хотелось бы дотянуть хотя бы до весны.
- Да ладно тебе, - пробормотала я с нервной усмешкой, не зная, что ещё здесь можно сказать. – Тебе всего пятнадцать. В этом возрасте не умирают от болезней.
- Если того хочет Бог, он забирает человека независимо от возраста. Значит, такова Его воля относительно меня.
- Да брось! Это просто последствия травмы головы! Со временем всё пройдёт!
- А знаешь… Я сегодня видела во сне чёрных голубей. Никогда раньше не видела таких. Но это точно были не вороны и не какие-то другие птицы. Это были голуби. Они прилетели ко мне в палату, сели на карниз и смотрели на меня своими красными, ничего не выражающими глазами. И во сне я знала, что они ждут меня. Они прилетели за мной.
Мне стало так страшно, что в горле пересохло.
- Это же просто сон… - сказала я, но уверенности в моём голосе не было. Это не просто сон, и я знала это.
- Только не пытайся меня утешать, - сказала Маша. – Ты же знаешь, я этого не терплю. Я гордый человек, и времени исправляться у меня уже нет. Но ты не переживай из-за этого, Аня. Я же знаю, какая ты жалостливая. Просто так получилось. Тем более, что после моей смерти вам с Дианой будет легче.
Несмотря на возмущение от этих слов, я всё равно успела заметить, что Маша назвала Диану по имени, а не просто «сестра», как она всегда говорила.
- И не спорь, - сказала Маша твёрдо. – Я для вас двоих всегда была обузой, всегда мешалась.
- Это не правда! Ты моя подруга и ты сестра Дианы! Мы же любим тебя!
- А вот этого не надо. Без вашей любви я как-нибудь обойдусь.
- Да откуда в тебе всё это?! – воскликнула я в отчаянии. – Почему ты никак не можешь простить её?! Какое право ты имеешь осуждать её?!
Маша усмехнулась.
- Как вы любите друг друга защищать. Просить друг за друга. Оправдывать друг друга. Ещё немного, и я поверю, что кроме похоти вас связывает что-то ещё.
Слова застряли в горле. Обида. Очередная обида, солёная, колкая, тяжёлая.
За все те годы, что мы с Дианой вместе, на нас вылили немало грязи. Больше, чем достаточно. Но ничьи оскорбления не задели меня так, как Машины.
- Почему ты так цинична? – спросила я едва ли не со слезами.
- Я не циник, Аня, я – реалист. Посмотри на вещи трезво. Тебе пятнадцать, это возраст, когда подросткам хочется любви. Когда они склонны видеть любовь везде, и быть влюблёнными в любовь. И как только подворачивается подходящий объект, все томящиеся эмоции достаются ему. Но никакой романтики и любви здесь даже близко нет. Это зовётся намного проще – половое созревание. Гормоны и созревшее тело требуют своё. Диана привлекает тебя своей сексуальностью, своим обаянием, атмосферой искушённости и некоторой испорченности. Ты привлекаешь её своей невинностью и наивностью. Сама она уже успела искупаться в грязи и хочет теперь чего-то незапятнанного. Классический случай. Вами обеими руководят лишь сексуальные побуждения, которые вы в силу своего юного возраста склонны возвышать и романтизировать. Только и всего. Причём, надо заметить, что раньше ты бы со мной согласилась. Раньше мы были в одной лодке, пока ты не придумала себе любовь. Но я более чем уверена, что ты понятия не имеешь, что это такое на самом деле. Ты не знаешь, что такое любовь.
И я готова была кричать, что всё это не правда. Что не дано ей понять, что творится в наших душах, но Маша говорила так убедительно, что в какой-то момент страшная мысль пронзила моё сознание: «А что если она права?». И хуже всего то, что мне даже нечего было возразить.
- Ты не веришь мне сейчас, но со временем ты поймёшь, что я была права, - сказала Маша. – Вижу, я расстроила тебя. Но ты же знаешь, я всегда прямо говорю то, что думаю. Я устала… Тебе лучше уйти.
Я молча встала, одёрнула юбку и пошла к выходу.
- И ещё, сделай одолжение, не приходи больше, - сказала Маша мне вслед. – Мне тяжело видеть тебя.
Я чувствовала её пронизывающий взгляд у себя между лопаток, и на какой-то миг мне вдруг очень захотелось оглянуться и снова посмотреть ей в глаза. Но я этого не сделала. Я просто ушла, не сказав больше ни слова.