Я отложила стопку фотографий, накрыв сверху конвертом, чтобы не заляпать, и поставила чашку рядом.
- Да где ж ты провалилась?! Быстрее! – кричала Аня.
- Ну что стряслось? – пробурчала я, выходя в коридор.
А стряслось вот что: у Ани на руках сидел пушистый белый котёнок с огромными синими глазищами, и, прижав уши, трясся всем телом. Увидев меня, котёнок пискнул и дёрнул хвостом.
- Что это?! – я обомлела, глядя на крохотное чудо.
- Котёнок, не видишь что ли! Давай помоги мне, что стоишь столбом?!
Я заметила, что на руке у Ани висит тяжёлый пакет и поспешила его забрать. Котёнок пищал. Именно пищал, даже не мяукал.
- Ты где его взяла? – спросила я, хлопая глазами и ставя пакет и Анину сумочку на пол.
- В подъезде, - Аня вздохнула. – Какие-то выродки подбросили. Обалдеть! Когда я шла в магазин, его ещё не было!
- Ух ты батюшки… - я заулыбалась и взяла малыша на руки, пока Аня раздевалась. – До чего же ты славный!
Так мы и провозились с ним весь вечер, сюсюкая, грея молоко и завязывая бантики. А когда котёнок наелся, наигрался, успокоился и заснул, я обняла Аню одной рукой, и она с усталым вздохом положила голову мне на плечо.
- И что делать будем? – спросила я.
- Понятия не имею, - она начала играть с манжетой моей рубашки. – Можно объявление в газету дать. Или на работе спросить у кого-нибудь…
- А помнишь, как раньше? – я улыбнулась. – Как мы пристраивали тех котят, которые родились в подвале моего старого дома?
Аня тихонько усмехнулась.
- Помню. Мы носились с ними, как с собственными детишками! Помнишь, как мы обзванивали всех соседей и предлагали котят? И как нам открыла злая старушенция, и как она ругалась?
Я тоже рассмеялась.
- Помню! Она жутко перепугала нас. Я даже думала, она запустит в нас сковородкой, которую держала в руках!
И мы посмеялись ещё немного, вспоминая, а потом Аня спросила:
- А может… оставим себе?
Я знала, что она спросит, и ждала этого.
- Может быть, - я обняла её крепче. – Почему бы и нет, в конце концов? Давай ещё завтра об этом подумаем, хорошо?
- Угу. Давай.
- Я тебя с ним сфотографирую завтра. Ты не против?
- А у меня есть выбор?
- Нет.
- Садистка.
- Ещё какая, - я улыбнулась, зная, что Аня довольна, что она ждала и хотела, чтобы я сфотографировала её.
И мы легли спать, и я уже не думала о тех, кто ушёл и тех, кто остался. В ту ночь мне казалось, что жизнь моя полна. И я была счастлива лишь тем, что у нас есть это завтра.
2
Мне снятся разные сны. Красивые и безобразные, светлые и мрачные, серые. Мне снится настоящее и прошлое. Но прошлое почему-то чаще.
Мне снятся пустые комнаты и пустые улицы, пустые лестницы и безлюдные площади под высоким небом. В моих самых страшных кошмарах никогда нет людей.
Я помню, как примерно через год после Машиной смерти, она приснилась мне лежащей на кровати в моей комнате, сложив руки, как когда лежала в гробу. Я вхожу в комнату и вижу, что она лежит, но как это часто бывает во сне, не могу даже шевельнуться от сковывающего страха. А Маша вдруг резко встаёт подобно игрушечному Ванька-встаньке и молча смотрит на меня, и глаза у неё совсем чёрные, а надето на ней старое жёлтое платье с рукавами-фонариками, которое она носила ещё в семь лет.
После этого я прибежала к Ане, умоляя пустить меня переночевать, и ещё долго я не могла спать в своей кровати и даже заходить в собственную комнату боялась. Если честно, я просто не представляю, как Аня сама не спятила в моей компании.
Первый год после смерти было особенно тяжело, а потом стало отпускать. Я думаю, лечит нас не время, а повседневность. Она затягивает, отвлекает, создаёт впечатление беспрерывного течения жизни. У меня был пятый курс и выпускная квалификационная, а у Ани – одиннадцатый класс и подготовка к поступлению в вуз. Нам не хватало времени даже на встречи друг с другом, не то что на всякие мысли о смерти.
Я заметила, что родителям тоже стало легче. У матери это проявлялось в том, что она снова начала следить за собой, как раньше и придумывать себе новые стрижки каждые три месяца. А у отца просто как будто немного потеплел взгляд, и он стал больше возиться со своей любимой техникой и меньше смотреть телевизор.
И я снова чувствовала жизнь, снова любила её. Иногда я со слезами прижимала Аню к себе, благодаря всех Святых за то, что она со мной.
Я жила и любила, а от Маши остались только сны. Со временем их остаётся всё меньше, и до недавнего момента мне казалось, они пропали и вовсе. Быть может, поэтому меня так и перепугал этот последний сон, где у меня сломался фотоаппарат.
И всякий раз, когда я просыпаюсь, мне хочется кричать: «Ну что?! Что тебе нужно?! Оставь меня в покое!». Но иногда мне хочется увидеть её и просто поговорить. Увидеть её живой и попросить наконец прощение, высказать всё то, что долгие годы лежит на сердце камнем и не даёт вздохнуть. Или хочется сказать что-нибудь вроде: «Вот видишь, ты была не права! Мы любим друг друга и до сих пор вместе! Я не бросила её, и Аня не бросила меня!».
Вот только сказать уже некому.
А иногда очень хочется вообще ничего не говорить и просто прижать её к себе, почувствовать, что она живая и тёплая, здоровая, невредимая, и хоть на минуту поверить, что ничего этого не было.
Мне просто хочется, чтобы она знала. Что я очень люблю её. Что все те злые слова были просто от обиды, оттого что я любила.
Знает ли она?
Когда мне уже начало казаться, что я окончательно смогла пережить всё это, очередная потеря надолго выбила почву из-под ног. Умерла моя бабушка. Машина смерть сильно подкосила её здоровье, и всё же мы надеялись, что она поживёт подольше, ведь до конца своих дней моя бабушка оставалась оптимисткой.
И снова Аня была со мной. За три года она успела познакомиться с бабушкой и тоже полюбить её. Мы приходили к бабушке вдвоём, и она поила нас чаем с блинчиками с клубникой и сгущёнкой и рассказывала весёлые случаи из своей молодости. А в последнее время она вдруг начала сильно скучать по дедушке и часто вспоминать его.
Конечно, когда умирает старенькая и больная женщина, это не так шокирует, как скоропостижная гибель пятнадцатилетней девочки. Но мне было больно. Мне казалось, что сердце моё не выдержит очередных страданий, но Аня обнимала меня, гладила по голове и шептала, что всё пройдёт, что скоро будет легче. И действительно, становилось легче. Боль стихала, и Аня всегда была рядом, и её руки внушали уверенность. И я могла жить дальше.
Бабушка завещала свою квартиру мне одной. Не то чтобы я обрадовалась этому (в те дни радоваться у меня получалось с трудом), но эта мысль почему-то грела меня. Как будто у меня появился вдруг какой-то тыл, место, где я всегда смогу укрыться.
А через пару месяцев я решила, что время пришло. Я долго тянула и порядком устала за все эти годы, а потому я выбрала вечер, когда оба родителя были в относительно спокойном настроении, усадила их перед собой и сообщила, что я лесбиянка.
Мамина реакция нисколько меня не удивила. На меня обрушилось море визгов-писков, ругани и обвинений в том, что я решила и её тоже в гроб загнать. А вот отец меня поразил. Он вынес всё стоически, со словами:
- Я всегда знал, - и сказал он это так, словно и сам был доволен, что угадал.
- Правда? И как же ты догадался? – заинтересовалась я.
Он вздохнул, а мать, обидевшись, что он не вторит её истерике, вышла из комнаты и хлопнула дверью.
- В юности у меня была подруга, очень похожая на тебя, - сказал отец, откинувшись на спинку дивана. – Она мне нравилась, но я никак не мог добиться её расположения. И она дружила с другой девочкой и проводила с ней всё своё свободное время, отказывая влюблённым в неё мальчикам. А когда выяснилось, что у них за дружба такая, на мою подругу посыпались насмешки всех озлобленных и решивших отомстить ухажёров, вплоть до того, что ей пришлось перевестись в другой институт. И я тоже перестал общаться с ней, так что не знаю, как сложилась её судьба, и жива ли она вообще. Но её манеры, привычки, характер, её образ мыслей запомнились мне, и уже много лет я вижу всё это в тебе.