Я плакала долго и никак не могла остановиться, словно раз и навсегда оплакивая те чувства, что я так и не смогла до конца отпустить. Оплакивая всё то, что я утратила, все те надежды, мечты и какие-то цели, что я постоянно ставила себе в юности. Свою наивность. Свою чистоту и чистоту первых чувств, которые бывают лишь однажды.
И я так и не рассказала ничего Ане.
А Вику я больше не видела.
Сейчас я уже почти не вспоминаю ту встречу. Вспоминаю только маленькую дочку Вики. И думаю: «А на что вообще похожа моя жизнь? Ради чего я живу? Ради кого? И что я оставлю после себя, кроме бессчётного количества фотографий? Что я оставлю?». Вика живёт ради своей дочери. А я?
Я люблю Аню. Моя любовь к ней со временем обрела странные формы и стала похожа на болезненную зависимость. И я точно знаю, что если вдруг Аня уйдёт от меня, моя жизнь закончится. Потому что без неё я уже никто. Нет. Даже ничто.
Но сейчас я почему-то начала вдруг замечать, что чего-то в моей жизни не хватает. Чего-то очень важного. Какого-то света. Потому-то внутри у меня по-прежнему темно.
Есть только чёрное и серое.
========== Глава 16. Белое ==========
1
Могут ли люди стать по-настоящему близкими друг для друга? Я часто слышу всяческие волшебные истории о людях, которые, только встретившись, понимают друг друга без слов и заканчивают фразы друг за друга. Про таких говорят «родственные души».
Я готова поверить, что подобное на самом деле возможно. Но мы с Дианой никогда не были такими. Мы были разными, и совершенно разные мысли вертелись у нас в голове. Мы тяжело шли к пониманию друг друга, спотыкались, недоговаривали и ругались.
Но и чужими мы тоже не были. Да, за девять лет мы научились и понимать без слов, и заканчивать фразы, и читать взгляды друг друга, отслеживать мельчайшие изменения в оттенках настроения. И мы привыкли друг к другу. Но мы по-прежнему разные. И есть вещи, которые я так и не смогла понять в ней до конца.
Моя любовь лёгкая, прозрачная, свободная и ничем не сдерживаемая. Любовь Дианы тяжёлая, иступленная, как мучительно сдерживаемое рыдание, как беспросветное чёрное небо, как неистовый ливень, бьющий в стёкла.
Иногда её любовь пугает меня. И я начинаю задыхаться, как будто что-то неподъёмное опускается мне на грудь и давит, давит. Её такие крепкие объятия, её беспричинная ревность и страстное, всепоглощающее желание обладать мной безраздельно.
И когда она вдруг падает передо мной на колени, цепляясь за мою одежду и обнимая мои ноги с такой силой, что кажется, я вот-вот потеряю равновесие, мне становится страшно и хочется убежать.
- Ну чего ты? – шепчу я в испуге.
- А давай ты сегодня не пойдёшь на свою работу, а? – шепчет она в ответ, пряча лицо.
- Как это не пойду? А есть мы что будем?
- Просто позвони и скажи, что заболела…
И мне хочется, чтобы она скорее отпустила, чтобы скорее дала мне уйти.
- Ну, перестань. Я же опоздаю. Пусти…
- Не пущу, не пущу, - и она с жадностью сминает мои только что отглаженные брюки.
Иногда мне кажется, что будь на то её воля, Диана заперла бы меня в комнате, или того лучше – накрыла стеклянным колпаком. Чтобы только она могла смотреть на меня, касаться меня, говорить со мной. И фотографировать.
И при всём при этом я знаю, что если я вдруг скажу, что хочу уйти, она отпустит. Тяжело, но отпустит.
И в тот же вечер умрёт. Мы обе это знаем.
- Займись делом, - говорю я потеплевшим голосом, стараясь скрыть свой страх. – У тебя выставка на носу, работы много. Взрослая тётка, а ведёшь себя как девочка.
- Просто я всё время боюсь, что ты вдруг не вернёшься…
- А это ещё что за глупости? Конечно я вернусь. И сегодня даже раньше обычного. Заскочу в магазин. Тебе купить чего-нибудь?
- Нет… нет. Ничего не надо, - и она с усилием отпускает меня, опускает руки и так и остаётся на полу, глядя в сторону.
А мне сразу становится легче. И тогда мне кажется, что я начинаю понимать, почему Вика ушла от неё. Возможно, она тоже начинала задыхаться.
Близкие люди. Что же всё-таки значит это понятие? Живём вместе, давно друг друга знаем, но близкие ли? В такие моменты, как этот, мне кажется, что мы неимоверно далеки друг от друга, и что всегда так было.
Сейчас я называю её «Ди» и знаю, что кроме меня это больше никому не позволено. И даже мне было позволено не сразу. Я помню, что когда первый раз назвала её так, она скользнула по мне своим холодным взглядом и переспросила:
- Как ты сказала?
- Ди… Ну, так короче и удобнее. Тебе не нравится? – растерялась я.
- Да нет… Почему же… Мне всё равно, в общем-то.
И поначалу она дёргалась, а потом машинально начала отзываться на мои оклики «Ди, сюда иди!» или «Ди, мороженого купить?».
Я знаю, некоторые вещи она до сих пор скрывает от меня, и я могу только догадываться, какие именно.
И когда я ухожу на работу, оставляя её наедине с неизменной чашкой остывающего кофе и испорченным настроением, мне вдруг безумно хочется что-то изменить. Потому что так нельзя. Потому что не этого мы обе всегда хотели.
Возможно, наши отношения просто зашли в тупик. Так бывает. И если не выбраться, если не найти выход – то всё.
Да, я по-прежнему люблю её. Но все мы когда-нибудь понимаем, что одной любви часто бывает недостаточно.
2
Мои родители очень тяжело переживали мою гомосексуальность. И, по-моему, они до сих пор надеются, что я встречу хорошего парня, брошу Диану и выйду замуж. Но сейчас они надеются уже не так сильно и отчаянно, как раньше. Может, они немного смирились.
Когда Диана со слезами предложила мне жить вместе, мне, конечно, пришлось раскрыться. Я знаю, что могла бы сказать, что просто хочу пожить у неё как подруга, тем более что до института от квартиры Дианы намного ближе. Но надоело мне врать, вот в чём дело. И ей тоже надоело.
Прошло уже немало времени, но мне всё равно никак не удаётся забыть все те обидные, жестокие, злые слова, брошенные матерью и отцом в мой адрес, и что ещё хуже – в адрес Дианы. Тогда мне казалось, они никогда не простят ни её, ни меня.
Но, наверное, они всё-таки простили.
Первым в нашу с Дианой квартиру пришёл отец. Может, потому что был умнее матери, а может, потому что я любила его больше, чем маму, и он всегда знал об этом. Когда в детстве мне задавали традиционный вопрос: «Кого ты больше любишь, маму или папу?», я как честный ребёнок отвечала, что папу. Думаю, он помнил об этом.
В тот день папа пришёл без предупреждения, и мы с Дианой были немного в шоке. Был выходной, я валялась в кровати с книжкой, а Диана возилась на кухне с обедом. Пахло чем-то очень вкусным, и я улыбалась и ждала, когда она позовёт меня, рассеянно просматривая который раз одну и ту же страницу.
Кто-то позвонил в дверь, и я слышала, как Диана пошла открывать. Я лежала и прислушивалась, но никаких голосов из прихожей не было слышно. А потом Диана вошла в комнату, и на лице у неё была написана крайняя степень растерянности и волнения, а в руке она держала десертную ложечку, а другую руку вытирала о фартук.
- Там твой отец пришёл, - сказала она.
- Чего? Мой отец?! – я вскочила, роняя книгу на пол.
- Шорты надень, - сказала Диана, и я сообразила, что нельзя встречать отца в одной футболке.
Быстро схватив и натянув на себя валявшиеся в кресле шорты, я пригладила волосы, отряхнула футболку.
- Ну?
- Нормально. Пойдём, - и Диана подтолкнула меня к двери.
Мне стало страшно, и ладони вспотели.
Отец стоял в коридоре, неловко переминаясь с ноги на ногу, и, увидев нас, явно смутился. Я смотрела на его пальто и неумело завязанный шарф, и думала, что соскучилась по нему за эти два месяца.