- Привет, пап, - сказала я.
- Здравствуй, дочь, - он оглядел прихожую, бросил быстрый взгляд на Диану и тут же отвернулся. – Я тут… пришёл проверить, как вы, девочки, живёте.
- Всё хорошо, - и я вдруг совершенно естественно улыбнулась. – Да ты не стой, раздевайся.
- Пообедаете с нами? – спросила Диана. – Я как раз рыбку пожарила.
Папа немного помялся, но в итоге мы стащили с него пальто и провели на кухню. И поначалу мы втроём смущались, но через час от неловкости не осталось и следа, и отец улыбался, шутил и хвалил стряпню Дианы.
Мы говорили об очередной намечающейся выставке Дианы, о моей сессии, и мне казалось, что отец совершенно искренне интересуется нашей жизнью. Он был рад, что я поступила в институт, как он и хотел, а потому и закрывал глаза на многое. Так было всегда, потому что я любила его больше. И он знал об этом.
Уходил он заметно подобревшим и довольным, и обещал, что в следующий раз приведёт с собой маму. И когда я закрыла за ним дверь, Диана сползла по стенке на пол и выдохнула:
- Слава Богу! Я думала, он пришёл меня убить!
Я рассмеялась
- Похоже, он решил перевалить это дело на маму.
И с того дня Диана начала вздрагивать от каждого шороха в коридоре, и ей всё время казалось, что кто-то стучит в дверь.
- Зачем стучать, у нас же звонок есть! – недоумевала я.
Но Диана продолжала вести себя так, словно к нам на квартиру в любой момент мог явиться сам президент с женой. Не знаю уж почему, но ей было очень важно мнение моих родителей о ней.
Но мама так и не пришла. И нам пришлось первыми идти к ним в гости. Нас позвал отец, но по его голосу я чувствовала, как он нервничает, и что с мамой будет не всё гладко.
Помню, что я еле дотащила Диану до квартиры родителей. Она всё норовила сбежать, говоря, что у неё то живот заболел, то голова закружилась. Но я была непреклонна, и в итоге Диана, бледная и перепуганная предстала перед моей мамой.
Мама была холодна и обижена, а на Диану смотрела как на предательницу, но она всё-таки была не железной. И видя, как мы обе мучаемся, в итоге немного смягчилась. А потом стало ещё легче, потому что обаяние Дианы в очередной раз взяло над ней верх.
Сейчас родители частенько навещают нас, и не только мои. Приходят и родители Дианы, и мы собираемся все вместе, как одна большая семья. Как-то так вышло, что наши родители неплохо сошлись и оказались даже чем-то похожими. К тому же, их теперь объединяло ещё и общее «горе».
Да, время порой творит удивительные вещи. И люди прощают своим близким то, что им поначалу кажется, они никогда не смогут простить. Так было всегда. Все смиряются.
И часто я думаю вот что. А если бы Маша была сейчас жива, она простила бы? Смирилась бы? Иногда мне хочется верить, что время и здесь бы всё расставило по местам. Что Маша помирилась бы с Дианой, и они снова стали бы не просто сёстрами, но ещё и близкими подругами. Что Маша тоже приходила бы к нам в гости, быть может, даже вместе со своим парнем, и мы все вместе пили бы чай с поджаристыми булочками с кунжутом и свежим сливочным маслом.
Я представляю эту картинку так ярко, что кажется, будто всё это на самом деле. Будто это возможно. Я представляю нас вчетвером за нашим маленьким кухонным столиком, и даже этого Машиного парня представляю. Почему-то мне кажется, что это был бы опрятный темноволосый молодой человек в чистой наглаженной рубашке и с аккуратными ногтями. Я представляю, как мы с Машей вспоминали бы школьные годы и свои прошлые обиды со смехом, а парень чувствовал бы себя немного скованно в обществе трёх молодых девушек.
А потом я открываю глаза, и что-то холодное и безнадёжное сжимается в груди. Наше воображение порой бывает очень жестоко.
Я открываю глаза и понимаю, что даже если бы Маша была жива, всего этого никогда бы не было.
3
Много приятных моментов связано у меня с тем временем, когда шесть лет назад мы только начали жить вместе. Это было замечательное время, когда всё нам казалось в новинку.
Я помню, как проснулась однажды рано утром в выходной день и пошла в туалет, а когда возвращалась, взгляд мой случайно упал на трельяж и расставленную на нём косметику Дианы. Обычно она убирала её в шкафчики, но вчера мы опаздывали в театр, и Диана так и бросила всё, уходя. Здесь была её тушь, её помада, пудреница и резинка для волос. А ещё была гигиеническая помада с ароматом клубники.
И тут меня как будто что-то накрыло. Я взяла эту помаду в руку и заплакала. Я вспомнила, как когда-то очень давно, Диана предложила мне почти такую же помаду в больнице. И как тогда мне хотелось украсть её на память. А сейчас я могу держать её сколько угодно, могу видеть её каждый день и даже сама могу пользоваться. И я стояла, сгорбившись и сжимая несчастную помаду в руке, и размазывала слёзы-сопли по лицу. Я никак не могла поверить.
Плакала я негромко, но Диана спала очень чутко, и, проснувшись, испугалась.
- Что такое, Ань? Ты плачешь? – спросила она сонным голосом и приподнялась на кровати.
- Нет, - сказала я, продолжая рыдать и всхлипывать, только теперь уже громче. И я даже не могла понять, от счастья или от горя плачу. Мне было и больно и как-то судорожно сладко, как будто я впервые после долгой зимы съела мороженое в тёплый весенний день. И я улыбнулась. – Я не плачу, я просто…
Диана уже хотела встать и подойти ко мне, но я бросила помаду обратно на столик, и с виноватой улыбкой пошла обратно в постель.
- Извини, я разбудила тебя в такую рань.
- Нет, не извиню! Пока ты не расскажешь мне, в чём дело! – и в её голосе была такая милая беспомощная растерянность, такая искренняя забота обо мне.
- Ничего. Ничего не случилось, - и я обняла её, такую по-утреннему тёплую, и повалила на кровать.
- Ну, как это ничего? – прошептала она. – Ты так плакала, словно у тебя случилось какое-то горе непоправимое.
- Скорее, счастье непоправимое, - улыбалась я, уткнувшись в её плечо. – Просто я очень счастлива. Вот и всё.
- Странная ты, - Диана улыбнулась, и больше ничего не стала расспрашивать.
Мне кажется, она поняла.
А потом был капитальный ремонт квартиры, и мы вместе выбирали обои, занавесочки, коврики и всё тому подобное. И только одна мысль, что мы покупаем всё это для нашей квартиры, заставляла нас вдруг смеяться без причины и просто молча улыбаться друг другу.
И были месяцы, которые я про себя окрестила «месяцами спокойствия», когда ничто не нарушало наше безоблачное счастье, и когда мы даже не ругались из-за бытовых мелочей. Но на смену им всегда приходило другое. Другое – это кошмары Дианы. Другое – это пустые упаковки от лекарств, незакрытые пузырьки снотворного, стеклянные стаканы с вечно недопитой водой. Это множество чёрно-белых фотографий, которые умные дяди-критики называли «концептуальными», а я - просто «жуткими». Другое – это непонятные, надуманные обиды, затянувшееся молчание, необоснованная ревность, пугающие слова.
Иногда мне кажется, что Диана стоит на краю пропасти и вот-вот шагнёт туда. Мне кажется, она всегда была такой. Как будто что-то в ней есть чёрное, как дно колодца и такое же холодное и сырое, такое место в душе, куда никогда не проникает солнечный свет. И тут я бессильна.
А может, такое место есть у каждого из нас.
4
Сегодня, когда я вернулась домой, Диана сидела в кресле в зале и тихонько подпевала песне Милен Фармер, звучащей из колонок. Год назад Диана закончила курсы французского, и я сходила с ума от её мягкого произношения, от её тихого голоса, шепчущего непонятные, но такие красивые слова.
И сейчас я просто остановилась на пороге и залюбовалась ей, заслушалась. Её губы едва заметно шевелились, глаза были прикрыты, и длинные ресницы изредка вздрагивали. Слабый свет из окна падал на её лицо и шею, высвечивая гладкую кожу, а локоны волос, спускающиеся на лоб, образовали тень у глаз. Одну руку она положила под голову, а другая расслабленно и свободно лежала на ручке кресла. Тонкие пальцы застыли в неподвижности, и мне вдруг очень захотелось коснуться её руки. Я подумала, какая же она красивая. Не рука, а вся Диана. Именно сейчас, в этот самый момент.