- А что тут поделаешь? Будем ждать. А чтобы не терять время, можем заняться рефератом. Мой ноутбук в твоём распоряжении.
Снова. Снова она помогает мне. Я была так поражена этим неожиданным участием, что просто не знала, как реагировать.
И я снова оказалась в её комнате. Диана торопливо включила настольную лампу, отчего сразу стало уютно и светло, и сгребла все фотографии, папки и конверты в одну стопку, освобождая место для ноутбука, который принесла со своей кровати.
Потом пододвинула к столу ещё один стул, и мы сели рядом. Диана быстро набрала в Гугле мою тему, а мне очень нравилось смотреть, как её пальцы бегают по клавиатуре. И я снова подумала, что было бы очень здорово увидеть, как она фотографирует, а взгляд мой то и дело отвлекался от мерцающего монитора на разбросанные чёрно-белые фото.
Время текло спокойно и легко, а короткий пасмурный день превращался в вечер. Но мы не замечали, мы не смотрели на часы, мы снова совсем забыли про Машу.
- А вы ещё не решаете задачки по биологии? – спросила Диана, копируя найденный материал по генетике.
- Задачки?
- Ну да. Помню, как в старших классах мы решали задачки типа: «Какое потомство может быть у рыжего кота с зелёными глазами и у белой кошки с голубыми?».
- Нет ещё, такого не решали. Интересно, наверное, узнать что-нибудь подобное.
Она усмехнулась.
- В нашем классе тогда все парочки стали высчитывать, какими родятся их будущие дети.
Я хотела спросить: «А ты тоже считала?», но вовремя опомнилась и сказала:
- А в нашем классе, наверное, не стали бы. У нас и парочек-то нет.
- Совсем нет? – удивилась Диана и посмотрела на меня. – Но ведь тебе наверняка нравится какой-нибудь мальчик?
- Раньше нравился один, - ответила я честно. – Но он оказался полным идиотом.
Диана снова засмеялась своим приятным заразительным смехом, и я прыснула вслед за ней. Раньше я никогда не смеялась по этому поводу, потому что в восьмом классе мне действительно очень нравился Коростылев Коля, и было очень грустно, так что я даже плакала, когда случайно встретила его гуляющим с Анькой Спичкиной из параллельного класса. У них обоих были такие глупые лица тогда, а в руках сахарная вата: у него белая, у Аньки – розовая. С тех пор я эту дурацкую вату терпеть не могу.
Но сейчас мы так смеялись, что даже слёзы выступили на глазах, и Диана взяла салфетку, чтобы вытереть тушь, и от этого мы ещё сильней засмеялись. И мне уже не было ни больно, ни обидно за тот испорченный солнечный день и сахарную вату. И это тепло. Тогда я ещё не знала, что это её тепло, и мне было просто хорошо. Но если бы Диану можно было охарактеризовать одним словом, я бы, не задумываясь, сказала: теплая.
5
Диана как раз скидывала всё, что нам удалось найти, на мою флешку, когда зазвонил телефон. И ещё до того, как Диана взяла трубку, мы уже знали, что что-то случилось. Да ладно, чего уж там, мы знали об этом ещё с того момента, как столкнулись нос к носу на крыльце. Потому что иногда привычные двери ведут совсем не туда, куда мы думаем.
Я ждала Диану в комнате и слышала её тихий, взволнованный голос из зала. Я не разбирала слов, но это и не нужно было – случилось что-то ужасное, и мне нужно встать и пойти к ней. Но я только смотрела на недвижный курсор мыши, который замер на экране рядом с папкой «Реферат по биологии». Холодно.
А потом звук её голоса затих, но Диана не возвращалась. И тогда я решила, что никогда не прощу себя, если сейчас же не встану и не пойду к ней. И я пошла.
Диана стояла посреди зала с большой чёрной телефонной трубкой в руке. Её пальцы почти разжались, и казалось, что трубка того и гляди упадёт на пол. Сердце колотилось, а в горле было обжигающе сухо, но я сделала над собой усилие и позвала тихонько:
- Диана?
В её глазах застыл страх. И если страх и мог как-то выглядеть, то именно так.
- Что такое? – я сделала робкий шаг ей навстречу.
- Маша… - отозвалась она, но не смогла продолжить.
- Маша звонила?
- Маша… Её сбила машина.
Я уже говорила, что мы никогда не поймём, как много значит для нас человек, пока не появится риск потерять его навсегда. Знаете, навсегда – это вообще самое страшное слово, которое только может быть. Я никогда не верила в вечную любовь и все эти клятвы, которые дают возлюбленные друг другу перед алтарём в кино, потому что единственное, что бывает в нашем мире навсегда – это смерть.
- Она… - я хотела спросить «жива», но не смогла, да это и не нужно было, потому что бывают моменты, когда люди могут читать мысли друг друга.
- Жива, - ответила Диана. – Она в больнице Скорой помощи в тяжёлом состоянии.
- Поедем? – мой голос совсем сел.
- Да, - прошептала она.
И мы поехали. Нет, сначала пошли, потом побежали. На улице стало ещё холоднее, чем пару часов назад, на город опускались тяжёлые туманные сумерки. А ещё стало очень скользко. И я в своих новых сапогах на каблуках, будь они неладны, еле успевала семенить за Дианой, всё боясь поскользнуться и растянуться на дороге. Почему-то никогда я ещё так не боялась упасть и никогда, наверное, не выглядела такой смешной, неловкой и замерзшей.
Но один раз, перебегая через дорогу, которую как будто нарочно кто-то залил водой, я всё-таки не удержала равновесие и инстинктивно уцепилась за рукав пальто Дианы. Если бы не этот рукав, я всё-таки грохнулась бы, и наверняка было бы больно плюхнуться прямо на голый лёд.
- Осторожнее, - выдохнула она, останавливаясь и помогая мне устоять на ногах. – Сапоги скользкие?
Я невнятно угукнула, тяжело дыша и радуясь этой короткой передышке.
- Держись за меня, - она слабо улыбнулась. – На моих вездеходах мы мигом добежим до остановки.
Я взяла её под руку и сразу почувствовала себя немного увереннее. Но не успели мы сделать и пары шагов, как снова поскользнулись, на этот раз обе и одновременно. И приземлились в ближайший сугроб. Хоть в этом нам повезло.
Первое, что я ощутила, был обжигающе холодный снег, в котором утонули мои руки. Снег был везде: на разгорячённой от бега коже, на оголившихся запястьях и в промокших варежках, в волосах и воротнике, на губах.
И мы просто сидели вот так в снегу и не двигались. А потом Диана вдруг засмеялась.
- Вот и добежали! – воскликнула она.
И я тоже засмеялась. И клубы пара слетали с губ и таяли в воздухе. А снежинки застыли на ресницах, но нельзя было их смахнуть, чтобы не размазать тушь. Кожу щипало от мороза, а сердце колотилось. Как же оно колотилось. А мы хохотали так, что из глаз всё-таки потекли слёзы, и про тушь можно было забыть.
- У тебя потекло, - сквозь смех прошептала Диана и потянулась вытереть мою размазанную горе-косметику.
Её пальцы осторожно коснулись моей кожи, и я закрыла глаза.
- Ну вот. Ещё больше размазала, - хохотнула она.
Я открыла один глаз и сказала:
- У тебя тоже потекло, - и тоже попыталась стереть чёрный подтёк, но получилось только ещё хуже. И мы снова захохотали, теперь уже глядя друг на друга.
Мы смеялись и не могли остановиться. Несмотря на то, что было очень страшно, а нервы были подобны натянутым и звенящим струнам, мы смеялись совершенно искренне. Хотя и не должны были. Ведь была Маша, которая лежала в больнице, быть может при смерти. Но Маша опять стала для нас какой-то далёкой, а мы были здесь и мы смеялись. Запретный смех. Наверное, именно тогда это и случилось.
6
Я ведь уже говорила, что очень хорошо помню тот день? Если ещё не говорила, скажу теперь. Я помню всё. Даже косые взгляды пассажиров автобуса, на котором мы ехали в больницу. Ещё бы, видок у нас был тот ещё. Размазанная косметика, мокрая одежда, и взгляд, дикий, жаждущий, впивающийся друг в друга. Да, именно так. Я ещё никогда ни на кого так не смотрела. Обычно ведь в приличном обществе принято отводить глаза и не пялиться на человека, как сладкоежка на бисквитное пирожное. Но видимо в тот день я вошла в дверь, соседнюю от приличного общества и всех его глупых установок.