Другое дело – видение, оценка событий. Сами понимаете, здесь я не могу быть беспристрастным при всем старании. И до сих пор то ли придет кто-то и проговорили допоздна об аварии, то ли что-то пришлось писать, – бессонная ночь обеспечена.
Однако ситуация, мне кажется, настолько прозрачна, что даже человеку пристрастному, заинтересованному, но не склонному врать, ошибиться невозможно. Или я совсем уж ничего не понимаю ни в технике, ни в жизни.
Судите сами.
– В 01 час 23 минуты 40 секунд оператор кнопкой привел в действие А3 для глушения реактора, когда система централизованного контроля не фиксирует ни единого отклонения параметров реактора и его систем.
Это факт неоспоримый.
Аварийная защита, её материальная часть содержались в исправном состоянии. Электронная часть и органы воздействия на реактивность (стержни СУЗ) сработали согласно алгоритму и в полном объеме.
Получили взрыв реактора!..
Какие могут быть претензии к оперативному персоналу? В нормальном человеческом обществе – никаких. Аварийная защита по своему названию и назначению призвана заглушить реактор в аварийных ситуациях без каких-либо повреждений. О взрыве и не говорю. 26 апреля защита не заглушила реактор в стационарном состоянии.
Даже если бы мы и нарушали какие-то положения Регламента или инструкций ранее, то и это не дает никаких оснований для обвинения персонала во взрыве. Ведь тогда ничего не произошло.
Пусть мы нарушили (на самом деле – нет) Регламент, когда начали поднимать мощность после её «провала» и рисковали получить аварию, подобную той, что была на первом блоке Ленинградской АЭС в 1975 г. Ничего не было.
Пусть мы нарушили Регламент, выведя САОР, но при чем тут взрыв? Система аварийного охлаждения реактора от взрыва реактор ни в коей мере предохранить не могла, а после взрыва – бесполезна ввиду разрушения реактора. Только «большой эксплуатационщик» Г. Медведев говорит, что она могла бы каким-то мистическим образом предотвратить взрыв, да «наивный» академик А.П. Александров ужасался её выводом. Даже официальные комиссии, а они-то уж не упустили бы, не говорят о возможности предотвращения аварии с помощью САОР; даже хоть бы призрачная возможность проглядывала – не упустили бы.
– Реактор взорван аварийной защитой!..
В Отчете ИАЭ приведены тринадцать предположительных причин взрыва реактора и на основании показаний приборов и расчетов отвергнуты все, кроме одной – стержни А3 внесли положительную реактивность, что и послужило толчком к аварии.
В настоящее время именно эта версия, как единственная непротиворечивая, признается всеми за причину аварии. Ясно это давно, ещё с 1986 г.
Факт внесения положительной реактивности А3 при её срабатывании я квалифицировать отказываюсь. Невозможно. Как выразился Витя Тарасенко, – это оксиморон. Это настолько гениальная глупость конструкторов стержней СУЗ, что родиться она могла только в головах, когда владельцы голов этих приняли «семьсот на рыло».
После установления факта взрыва реактора А3 о какой вине оперативного персонала может идти речь?
Оказывается, может. При морали, вывернутой наизнанку, все возможно.
И все-таки, уважаемые граждане, господа, когда при разговоре о Чернобыльской трагедии Вам захочется бросить камень в операторов, вспомните – реактор взорван А3. Явление это инженерному осмысливанию не подлежит. Вечный памятник головотяпству физиков и конструкторов.
– Реактор РБМК-1000 в 1986г. не отвечал коренным требованиям нормативно-технических документов по ядерной безопасности.
Исходя из самого факта взрыва, на основе послеаварийных расчетов и экспериментов комиссия Госпроматомнадзора установила в проекте реактора пятнадцать нарушений статей ПБЯ, прямо повлиявших на возникновение и масштаб аварии. А всего с учетом «Правил безопасного устройства и эксплуатации АЭС» в проекте реактора насчитывается тридцать две нарушенные статьи.
Возникает естественный вопрос: можно ли то сооружение называть реактором при таком количестве отклонений от требований? Это что-то другое. Может ли такое сооружение работать надежно? Хотя никакого вопроса здесь нет. О чем тут вопрошать?
В упомянутом выше отчете ИАЭ в разделе «Наиболее правдоподобные версии и их анализ» перечислены:
3.1 Взрыв водорода в бассейне-барботере.
3.2 Взрыв водорода в нижнем баке охлаждения контура СУЗ.
3.3 Диверсия.
3.4 Разрыв напорного коллектора ГЦН или раздаточного группового коллектора.
3.5 Разрыв барабан-сепаратора или пароводяных коммуникаций.
3.6 Эффект вытеснителей стержней СУЗ.
3.7 Неисправность АР.
3.8 Грубая ошибка оператора при управлении РР СУЗ.
3.9 Кавитация ГЦН, приводящая к подаче пароводяной смеси в технологические каналы.
3.10 Кавитация на дроссельно-регулирующих клапанах.
3.11 Захват пара из бассейна-сепаратора в опускные трубопроводы.
3.12 Пароциркониевая реакция и взрыв водорода в активной зоне.
3.13 Попадание сжатого газа из баллонов САОР.
Это не все возможные причины, которые вели к взрыву того аппарата, но для предметного разговора их вполне достаточно. За версию, ничему не противоречащую, принята 3.6. Версия 3.10, пожалуй, невозможна к осуществлению.
И вот теперь самое главное. Остальные одиннадцать версий при их реализации взрывают реактор.
А они реализоваться вполне могут. И отвергнуты не как невозможные, а как противоречащие показаниям приборов и логике событий 26 апреля 1986 г. Перечень этот интересен тем, что составлен он создателями реактора. Сами создатели признают, что целый ряд ситуаций приводит этот реактор к катастрофе.
Чего стоит, к примеру, п. 3.7. «Неисправность АР»! Вот как пишут авторы отчета:
«Неисправность, связанная с неподвижностью всех АР, может привести к разгону реактора за счет большого коэффициента реактивности по пару».
При таком коэффициенте, какой был у реактора РБМК в 1986 г., действительно возможен разгон. Отказ АР – не какой-то невероятный случай, очень даже вероятный. Причем авторы взяли легкий случай отказа АР -неподвижность стержней. Теория автоматического регулирования реакторов требует безаварийного реактора при более жестком случае отказа автомата, а именно: движение стержней в сторону увеличения реактивности. Тогда – тем более взрыв.
Пока авторы отчета находятся в рамках технического исследования, компетентность и чувство реализма им не изменяют. Как только дошли до выводов, с логикой у них произошла странная трансформация:
«Определено, что первопричиной аварии явилось крайне маловероятное сочетание нарушений порядка и режима эксплуатации, допущенных персоналом энергоблока (Вот невероятное-то!), при которых проявились недостатки в конструкции реактора и стержней СУЗ».
Удивляться тут нечему, если вспомнить, что авторы отчета – работники ИАЭ – создатели реактора. Спасибо хотя бы на том, что назвали, признают «взрывной характер» своего детища. Пусть и не все случаи назвали, но и этих хватит, чтобы понять – для взрыва такому реактору никаких особых обстоятельств не требуется .
Но маловероятное и крайне маловероятное по реактору РБМК было.
Во-первых, редкостная по единодушию комиссия клеветников персонала. Компания, включающая ученых и неучёных («не» можно написать и вместе, и раздельно – все равно смысл будет примерно одинаков). Комиссия из преклонных старцев и нестарых ещё, из самых высших, администраторов. С такой компанией можно начинать любую кампанию, не рискуя проиграть. И до сих пор они выигрывают явно неправое дело.
Во-вторых, трудно представить, как могли собрать создатели в одном реакторе, кажется, все мыслимые для канальных реакторов дефекты. Если и не все, то самые страшные сумели собрать. Вот невероятное-то!..
За качество проекта РБМК-1000 ответственны три организации.
Институт атомной энергии имени И.В. Курчатова обеспечивает научное обоснование всех вопросов по реактору, включая и ядерную безопасность. Роль его не ограничивается выдачей научных данных и рекомендаций конструкторам, как это хотелось бы представить А.П. Александрову (его слова: «Доллежаль создавал реактор…»). И далее в процессе эксплуатации они занимались реактором, для чего и должности были соответствующие: Научный руководитель (Александров), два заместителя (Калугин, Крамеров) и группа работников, один из которых мной здесь назывался – В.П. Волков.