23.07.87 г.".
Вот такие противоречия между тем, что говорили нам товарищи по работе, оставшиеся в живых, и что ответил нам тов. Бородавко.
Мы почему-то уверены, что тов. Бородавко кривит душой, зная, что покойники защищаться не могут… Наш сын рос и воспитывался в семье военнослужащего. Детство его прошло в местах, связанных с развитием ракетно-космической техники. Мы долгое время работали на космодроме Байконур. Он был честным и добросовестным сыном. Не мог пойти на какие-либо нарушения. А если и было что - значит, обстоятельства заставили. Нам кажется, что товарищи из парткома ЧАЭС не хотели сказать правды, а отделались отпиской.
Если Вам известны хоть какие-то данные о действиях нашего сына в ту трагическую ночь, в чем его ошибки, просим написать нам правду, какая бы горькая она ни была.
Вера Сергеевна и Федор Данилович Топтуновы, г. Таллин"
Письмо второе:
"Все, что написано о Чернобыле во всех наших изданиях, мы по нескольку раз перечитываем и храним их у себя. Чернобыльская авария - это наша общая беда, но для нашей семьи - это страшная трагедия.
26 апреля 1986 г. в 00 часов заступил начальником смены наш сын Акимов Александр Федорович. Вышел он из 4 блока АЭС в 8 часов 30 минут. 28 апреля к нам в г. Северодвинск Архангельской области пришла телеграмма из больницы N6 г. Москвы. 29 апреля мы были у сына в больнице.
Пересадка костного мозга от одного из братьев, лучшие лекарства не помогли. Сын получил 5 смертельных доз радиации и 11 мая 1986 г. скончался от острой лучевой болезни 4 степени. 6 мая ему исполнилось только 33 года.
У Александра Федоровича остались жена и двое сыновей - Алеша 9 лет и Костя 4 года. Его семье дали в Москве квартиру, назначили пособие, помогли материально. Правительство все сделало, чтобы помочь семьям Чернобыля. Но разве нам, родителям, от этого легче?! Самое тяжелое горе - это когда родители хоронят своих детей.
Но согласитесь с нами: зная, что наш сын сделал все от него зависящее по недопущению и ликвидации аварии, сознательно пошел на самопожертвование ради предотвращения более тяжелой катастрофы (об этом сказал начальник главка Минэнерго на траурном митинге 13 мая 1986 г. во время похорон сына), мы нередко читали и продолжаем читать оскорбляющее и унижающее честь и достоинство инженеров, а значит, и их семей, в том, что они (технический персонал) якобы были слабо подготовлены, нарушали трудовую и технологическую дисциплину, и т. п., и т. д., т. е. они главные виновники аварии. Возможно, были и такие, кто плохо подготовлен и технически и морально. Даже не "возможно", а действительно были. Но ведь в публикациях обвиняется весь инженерно-технический персонал…
…Наш сын с отличием окончил 10 классов, с отличием - МЭИ в 1976 г. по специальности "инженер АСУ АЭС", 10 лет проработал на АЭС, член КПСС с 1977 г., избирался членом ГК КПСС г. Припяти. Трижды за эти 10 лет учился по 3-4 месяца с отрывом от производства. Последний раз - сентябрь - ноябрь 1985 г. в г. Обнинске. Учебу заканчивал только на "отлично". Имел блестящие характеристики. Он и в тяжелейшей ситуации показал себя грамотным, умным, умелым инженером-руководителем.
Уже после смерти сына на наше имя 4 февраля 1987 г. пришло письмо от замминистра Минатомэнерго, в котором он дает блестящую характеристику сыну и до аварии и во время аварии.
Наш сын, находясь в больнице N6, уже был на смертном одре и, зная свой исход, до конца оставался мужественным, в высочайшей степени волевым и нежным человеком. Врачи тт. Гуськова, Баранов и др. искренне удивлялись его мужеству, терпению.
Очень хотелось бы, уважаемый тов. Щербак, чтобы сочетание таких Ваших профессий, как медик и писатель, позволило Вам точно, правдиво и вместе с тем гуманно написать горькую правду об аварии на Чернобыльской АЭС.
Зинаида Тимофеевна и Федор Васильевич Акимовы, Северодвинск, Архангельской области.
Эти письма - как два выстрела в мое сердце. В упор. Ничто не освобождает писателя от высочайшей ответственности за каждое его слово, когда прикасается он к свежей, еще кровоточащей ране, к горю человеческому. Я не могу позволить себе ни одной неточности, не имею права на домыслы и догадки.
Не хочу, не могу, не имею права быть и обвинителем -особенно тех, кого уже нет в живых. Ведь мертвые молчат А о живых сказал свое слово суд. Так, может быть, просто промолчать? Никого не обидеть, не причинить боль? Не касаться событий, вокруг которых еще не улеглись страсти? Может, обойти аварию, словно ее не было, не называть кон кретных участников эксперимента, а рассказать лучше о героических деяниях людей в Чернобыле - благо есть о чем поведать, есть чем гордиться.
Нет. Это недостойная позиция. Слишком уж громки и грозны взрывы, прозвучавшие на четвертом блоке и разбудившие все человечество, чтобы можно было обойти их молчанием Ведь авария - это раскаленная сердцевина всего того, что зовем мы сегодня Чернобылем. И одновременно - все еще не до конца раскрытая его тайна.
Вспомним, как развивались события: Игорь Иванович Казачков (начальник смены блока N4) работал с 8 до 16 часов 25 апреля 1986 г. Это на его смене должен был проводиться пресловутый эксперимент, который мог закончиться взрывом: блок мог взлететь в воздух еще 25 апреля в 2 часа дня.
Только распоряжение диспетчера Киевэнерго заставило руководство станции перенести эксперимент.
Следующей сменой - с 16.00 до 24.00 руководил Юрий Юрьевич Трегуб. И эта смена имела шанс взорвать блок Однако по целому ряду случайностей эксперимент снова был отложен.
Судьбе было угодно, чтобы самая сенсационная авария XX века произошла на смене А. Акимова. Еще раз послушаем рассказы товарищей Акимова.
Ю. Трегуб подвергся воздействию радиации, перенес острую лучевую болезнь. Когда этот молодой человек вспоминает о подробностях аварии, у него дрожат руки. А Игорь Казачков - молодой бородатый увалень - все время нервно посмеивается, хотя ему вовсе не смешно.
И. Казачков:
"Почему ни я, ни мои коллеги не заглушили реактор, когда уменьшилось количество защитных стержней? Да потому, что никто из нас не представлял, что это чревато ядерной аварией. * Мы знали, что делать этого нельзя, но не думали… * Никто не верил в опасность ядерной аварии, никто нам об этом не говорил. Прецедентов не было. Я работаю на АЭС с 1974 года и видел здесь гораздо более жестокие режимы. А если я аппарат заглушу - мне холку здорово намылят. Ведь мы план гоним… И по этой причине - по количеству стержней - у нас ни разу остановки блока не было.
- А если бы вы остановили реактор при снижении запаса стержней ниже допустимого. Что бы вам было?
- Я думаю, с работы выгнали бы. Определенно бы выгнали. Не за это, конечно. Но придрались бы к чему-нибудь. * Именно этот параметр - количество стержней - у нас не считался серьезным. По тому параметру, кстати, "защиты от дурака" не было. И до сих пор нет. Защит очень много, а вот по количеству стержней нет. * Я так скажу: у нас неоднократно было менее допустимого количества стержней - и ничего. Ничего не взрывалось, все нормально проходило.
Но, конечно, ребятам не следовало поднимать мощность после ее падения. Если бы они не подняли мощность, у них не было бы такого тяжелого "отравления" реактора и не было бы взрыва. Здесь сыграли свою роль моральные факторы. Им хотелось до конца довести испытания.
- А вы бы это сделали, Игорь Иванович?
- Пожалуй, да.
- Вы бы сами это сделали или по приказу?
- Думаю, что по приказу. Дятлов приказал поднимать мощность. И я бы дал команду на подъем.
- Это было самое роковое решение?
- Да. Это было роковое решение… Я знал тех ребят, что сидели за пультом, - Акимова, Топтунова, Столярчука, Киршенбаума. Это молодые ребята. Топтунов СИУРом работал совсем мало.
Саша Акимов - развитой парень, культурный. Он интересовался не только работой, но и культурой, читал много. Очень любил своих детей и нежно о них заботился… Дети были его гордостью - они начинали с пяти лет читать, он постоянно занимался ими и любил об этом рассказывать. Автомобилист - холил свою машину. Он был членом Припятского горкома партии. Одно время его хотели выдвинуть на партийную работу, он был парторгом цеха. Но Саша Акимов - турбинист, он, пожалуй, реактор знал похуже…
Ребята, которые были в ту ночь, рассказывали, что Леня Топтунов не справился при перекоде с автомата и провалил мощность. Там много приборов, можно это проглядеть… Тем более он наверняка нервничал: такая ситуация была впервые - снижение мощности. Он ведь четыре месяца только СИУРом работал, и за это время ни разу не снижали мощность на реакторе. Хотя, в общем-то, ничего сложного в этой ситуации не было. И в том, что он провалил мощность, тоже ничего страшного не было. Ну а потом… я затрудняюсь сказать. Разные люди по-разному рассказывают. Даже одни и те же люди по-разному говорят. То ли была команда Дятлова на подъем мощности, то ли Саша Акимов дал эту команду. Дятлов на суде отрицал, говорил, что вышел во время этого то ли в туалет, то ли куда - и "провала" не видел. Вернулся якобы тогда, когда они уже поднимали мощность.