Сереже было тяжело говорить, иногда с трудом удавалось различать отдельные слова. Я уехала домой, где мама сидела с детьми. Собрав вещи, которые он попросил привезти, опять вернулась в больницу. Сергей спал.
Уколы не помогали, боли не проходили. Он волновался. Вечером к Сереже приехали друзья. Я снова верила, что все будет хорошо. На ночь меня отправили домой. «Отдохни, завтра останешься», – сказал доктор. Дома мы с подругами смотрели свадебную кассету и плакали. Девчонки пили самогонку, я выпила настойку Сережиной мамы, но так и не сомкнула глаз.
Утром я приехала к нему. Купила корзинку с розами и какие‑то белые, но очень красивые цветочки. Он ругался:
– Ну вот, еще хотел тебе сказать, чтоб ты не тратилась, дурочка, а ты опять веник приволокла.
Но я то понимала, что для него очень важно: знать, что он самый любимый. Вечером я попросила его друзей помочь мне реализовать еще одну его мечту – купить двенадцати‑струнную гитару.
Гитара была очень красивая, еще мы купили струны и голубой бантик. Я поехала к нему.
– Это тебе, мой родной, – я развернула гитару. Он сидел на кровати, ему было очень тяжело, но рука слабо перебирала струны.
– Дурочка моя, но зачем? Мне сейчас не до гитары…
– Ничего, будет лучше – будешь играть и петь для меня. Я люблю тебя.
Я целовала его, гладила, успокаивала. Чувствовал он себя плохо, но в его глазах была радость.
В пятницу я рыдала, не могла удержаться. Он большую часть времени спал. Когда он открыл глаза, первым делом спросил:
– А где Наташка, вы ее положили спать? Ей надо отдохнуть…
Несмотря на свои боли, он думал обо мне. Его беспокоило, как я. Я заходила в палату, смотрела, как он спал. Садилась к нему, целовала, гладила, шептала, как я его люблю. Так прошла еще одна ночь. Утром я поехала домой.
Наступило воскресенье. После обеда я приехала к Сереже, вечером подошла к врачу, спросила, как у нас дела. Доктор сказал, что сегодня все будет нормально. Однако стало еще хуже. Всех попросили уйти, я осталась рядом. Сережа заснул после укола, но началась рвота, говорить он стал совсем непонятно, все внутри хрипело. Я помогала ему, чем могла, побежала к доктору:
– Что делать?
Но нельзя было сделать ничего. Сергей попросил меня сделать наш укол, «домашний»:
– А то, что они делают, мне не помогает.
Я сделала укол. Ему стало легче, потому что он очень верил. Пришла доктор, посмотрела:
– Сейчас ему сделают укол. Он умирает. Ты посиди рядом тихонечко.
Я плакала.
Минут через тридцать он проснулся, начал раздеваться. Я его одела. Он сказал:
– Пойдем домой.
– Пойдем, мой хороший, но утром, а то мы ребят подведем.
Шатаясь, он шел по коридору. Мы пришли к комнате сестры‑хозяйки, там были его куртка и кроссовки. Он стал ломать дверь.
– Милый мой, хороший, не надо, ребятам попадет.
Я обнимала его, и вдруг он повернулся ко мне, в его глазах был зов, он смотрел на меня и искал поддержки. Он уходил от меня. Я закричала, обнимала его. Он обмяк на мне. Я говорила ему о том, как его люблю, о том, что все будет хорошо.
– Держись, все пройдет. Мы вместе, ты и я.
Я дотащила его до каталки. Подошли девочки‑медсестры. Я целовала его руки:
– Не подходите. Ты должен бороться. Я люблю тебя, я без тебя не могу!
Я кричала, плакала, держала его изо всех сил. Я не могла его отпустить.
– Ты мне нужен, нужен. Я не могу без тебя. Я люблю тебя.
Он держал меня за руки. Сказал тихо, но понятно:
– Я обещаю, обещаю.
– Тогда обними меня за шею, мы пойдем в палату, ты ляжешь, поспишь, а утром все будет хорошо.
Он встал, мы пошли в палату, я уложила его, сделала «наш» укол. Он погладил меня по лицу, держал за руку. Он очень любил меня. Потом Сережа заснул. Весь этот вечер его сильно рвало, и он вскакивал. Мы все время ходили по коридору. После четырех ночи он немного успокоился. Я была рядом, наслаждалась каждым мгновеньем, проведенным вместе. Я очень боялась наступающего утра: мне говорили, что раковые больные чаще всего умирают в 5–6 утра. Я сидела рядом. Он просил лечь к нему, я была с ним. Боже, какое это счастье, родной мой, быть рядом с тобой, трогать тебя, чувствовать твой запах, любить и быть рядом.
Время шло: пять утра, шесть, семь… Мы пережили эту ночь, и это тоже было счастьем. Я гордо объявила Сережиному другу по телефону: «Ночь мы пережили». Доктору я тоже сказала, что мы выжили. Врач посмотрела на меня и сказала:
– Так больше не будет.
Тогда я еще не понимала страшного смысла ее слов. Он улыбался, лежал такой счастливый. Мне надо было уйти до вечера. Я постелила ему чистое белье. Он лег, я надела ему наушники, он слушал музыку. Сергею подключили кислород: было тяжело дышать. А он весь просто светился, был такой веселый. Я его спросила: