Когда я снова пошла к палате, меня остановили. Там были доктор и медсестры. Я стояла в коридоре, как безумная, горе переполняло меня. Я не хотела жить, и не было сил терпеть это. Все разрушилось. Я не могу без него, это приговор. Адская боль, сжигала меня.
Сережу завернули в простыни и на каталке повезли в морг. Я шла за каталкой, и только одна мысль билась в голове: его уже никогда не будет со мной. Слезы застилали глаза.
Медсестра открыла морг, каталку поставили у дверей. Я держала его руки, пока она их завязывала. Мне дали несколько минут с ним попрощаться. Я целовала его, как безумная, и что‑то говорила ему – слова, которые, как мне казалось, еще не успела сказать.
Я плохо помню, как вышла из морга, но когда девочки‑медсестры подняли меня, я то ли выла, то ли плакала. Они привели меня в больницу. Я вошла в его палату, легла на кровать. Хоть чуть‑чуть поймать последний его запах. То тепло, которое осталось после него. Я не знала, что делать, я просто умерла вместе с ним. То, что осталось от меня – это только плоть, но меня не было так же, как и его.
Я вышла из палаты, мне что‑то говорили. Рассказывали, как он умер. Я слушала.
Он умер на руках у друга. Он ждал меня, все время смотрел на часы и говорил: «Наташа приедет в пять». Я приехала в 16.10, но поздно. Он умер в 15.40. Друг помог ему дойти до туалета, они вернулись, Сережа сел на кровать – и его сердце остановилось. Сердце этого удивительного человека – неповторимого отца, любимого, родного, самого дорогого мне человека – остановилось. Его душа обрела покой, терзающая боль ушла. Ты успокоился, моя радость. Но это спокойствие убило меня, растерзало. Я не знала, как это пережить, что должно случиться, чтобы я смогла хоть немного вздохнуть.
За окном падал снег. На фоне желтого света от фонаря снег был какой‑то тяжелый, грубый, неприятный. Он падал, а я молча смотрела. Тишина. Мне теперь будет легче жить, у меня был один ангел‑хранитель, а теперь еще и Сережа будет со мной. Я буду очень счастлива: он теперь всегда будет рядом и будет со мной. Сережа ушел с таким покоем в душе. В этом было что‑то удивительное.
Я тоже уходила из больницы очень спокойная, сама села за руль. Я не могла оставить здесь машину, почему‑то не могла. Что‑то заставило меня поступить именно так. Было много снега, машину очень бросало. Но ни разу не занесло. Я плакала, даже ведя машину. Как жить дальше? Все самое главное было в нем. Я жила ради него. Я люблю его. Дом – это он, дети – тоже он. Он во всем. Он – смысл жизни. Его болезнь – это все то, чем я жила последнее время.
И вот сейчас я проводила его. Я закрыла ему глаза, но он снова их открыл – наверное, хотел посмотреть на меня в последний раз. Смотри, мой родной, смотри на меня, мне так нужны твой взгляд и твоя любовь. Душа рвется.
Домой я приехала никакая. В доме были люди. Я взяла ту фотографию, которую Сережа сам вставил в рамочку, его часы, прижала к своей груди, легла на кровать и плакала. Потом заснула, проспала несколько часов. Плохо помню этот вечер. Тупая боль, перекручивавшая меня всю, мокрое от слез лицо. Нет никаких желаний, ничего нет. Только дикая боль.
Ребята – друзья, замечательные, удивительные, настоящие люди – взяли на себя всю организацию похорон. Они помогли мне, были рядом, они сделали все: их моральная и материальная помощь была искренней. Их горе было таким же тяжелым и большим, их глаза переполнялись скорбью и болью. Я люблю вас всех, мои родные, за вашу любовь и преданность вашему другу, моему любимому человеку.
Я что‑то делала, говорила, но все это было механически. Да если бы не друзья, наверное, и этого не смогла бы.
Мама Сережи и родственники приехали во вторник, на следующий день – 8 декабря. Эта была тяжелая встреча. Первыми из вагона вышли тетя с дочкой. Сережины мама, папа и сестра ехали в другом вагоне. О том, что вчера Сережа умер, пока знала только его тетя.
Я увидела глаза его мамы, она смотрела на меня:
– Как Сережа?
Сказать неправду нельзя, а правду – как? Но выбора нет, сейчас ей будет очень больно. Надо сказать: «Мамочка, милая, прости, прости за боль, которую я тебе доставляю». Мои уста открылись:
– Мама, Сережа вчера умер, – слыша свой голос, я сама хотела умереть. Опять боль. Слезы.
Мама, прости, не плачь. Ее крик, как лезвием, полоснул мне по сердцу. Боль матери – страшная боль.
Ребята договорились хоронить Сереженьку на очень хорошем кладбище. Мы ездили с ними, выбирали место. Они хотели, чтобы я это сделала. Я выбрала очень красивое, светлое место. Рядом – центральная аллея, церковь. Похороны были назначены на 10 декабря. Кладбище совсем недалеко от дома – на машине 15 минут. Это так хорошо, что мы с ним рядом.