После этой истории мне дали сутки на отдых. Я упал в солдатской палатке. Ко мне зам. по тылу вначале подошёл: «Товарищ подполковник, идите, хоть покушайте!» Я ему «отойди» так сказал, что он сразу понял: сейчас меня лучше не трогать.
На седьмой день своей командировки я вообще говорить перестал. Несмотря на то, что мы принимали калий — йод, чтобы щитовидку защитить. Не помогло. Ну я и перестал говорить. Сипишь что-то, сам не поймёшь, что. Помощник начальника штаба стоял рядом со мной, и мои приказы «транслировал», иначе никто бы меня не услышал. Я ему шептал, что мог, а он говорил.
Солдаты и сержанты за переобучение получали по 300 рублей, прапорщики — по пятьсот. Офицеры — по три оклада. Для сравнения — «Жигули» тогда стоили 4200 рублей. Потом ещё премии были.
В декабре 1986 года мне вручили Орден Красной звезды. Вызвали к начальнику гарнизона, он полез в стол достал оттуда коробочку с орденом и орденскую книжку. Протянул мне: на тебе, командир, за заслуги перед отечеством. Словно стеснялся. Полк, которым я командовал, по этому случаю строить не стали. И всё. Иди дальше Родине служить.
«Асфальт в Припяти был красным. Как от крови»
Леонид Бронфен о чернобыльских вишнях и человеческом расходном материале.
Ветеран ликвидации последствий катастрофы о нехватке людей и могильниках для новой техники.
В апреле 1986 года я служил в Клайпеде. После Афганистана я командовал инженерно-сапёрной ротой. О том, что в Чернобыле произошла катастрофа, я узнал из радиопередачи «Голоса Америки». Тогда я не думал, что всё это серьёзно и сильно коснётся меня.
«Мы не знали, и не понимали, что происходит в Чернобыле…» Леонид Бронфен (справа) позирует с сослуживцем на фоне Чернобыльской атомной станции. Фото: Личный архив Леонида Бронфена
Мы не знали и не понимали, что происходит в Чернобыле. Нам никто ничего не объяснял. У нас и разговоров особых на эту тему не было. Ну, подумаешь, авария. Сегодня есть, завтра нет.
А потом в июне 1986 года в часть пришла телефонограмма: в Каунасе формируется сводный полк Прибалтийского военного округа. Зачем, для чего — не говорилось, но всем уже было понятно. От нашей части туда должен был поехать один офицер. Отправили меня.
В Прибалтике было очень много «кадрированных» частей. Это когда законсервированная техника дивизии есть, минимум офицеров, а личного состава нет. Людей тогда не хватало, поэтому для решения каких-либо задач формировали сводные подразделения — полки и батальоны. Собирали по пять-десять человек, где могли. Это же 1986 год, афганская война ещё продолжалась. Вся Средняя Азия служила в Афгане. Так что в Чернобыль пришлось ехать военнослужащим из центральной части СССР. Солдат-срочников были единицы, в основном все — «партизаны», призванные из запаса. У нас на весь сводный полк солдат-срочников было пять человек. Остальные — «партизаны».
27 июня 1986 года мы по железной дороге прибыли в Чернобыль. Первое впечатление — ярко красный асфальт в городе. Мне показалось, что это кровь. Первая эмоция — ужас. Как потом оказалось — от вишни. Они созрели, их никто не убирал, они падали на асфальт. В городе было очень тихо, жителей к этому моменту уже выселили.
Пока полк разгружался, мы с командиром поехали искать, кому доложить о нашем прибытии. Поехали в горком партии, который уже превратили в штаб ликвидации аварии. В горкоме люди ходили в респираторах и странной военной униформе, до этого явно долго лежавшей на армейских складах.
В штабе никто не знал, что с нами делать. Они не знали, куда девать людей. Вот мы прибыли, а что нам делать — неизвестно. Поэтому поначалу нам приказали встать лагерем. Несколько дней на это у нас ушло. Когда мы были готовы, нас. перегнали в другое место, на границу тридцатикилометровой зоны.
«…Мы искали все большие и маленькие ручейки, впадающие в реку Припять…». Леонид Бронфен (слева) в Чернобыле.
Фото: Личный архив Леонида Бронфена
Далеко не сразу, но нам привозили врачей. Они рассказывали, что можно есть, а что нельзя. Во время одной из лекций выяснилось, что грибы есть нельзя. А мы уже и собрали, и супчик из них сварили. Мы многого не знали из того, что нельзя. Например, рядом с нами машиной сбили косулю. Ну не пропадать же такому количеству мяса. Съели. А потом оказалось, что нельзя.