Вход в один из исследуемых нами объектов закрывал висящий купол парашюта. Мы называли его пологом. Так и говорили: «Уходим за полог». Мы работали в специальных пластиковых костюмах и таких же бахилах. Они защищают от радиации лучше, чем общевойсковые защитные комплекты. Как-то приходим к пологу, а этих самых костюмов нет. Без защиты я группу «за полог» не пустил. Сидим, ждём. Прибегает неизвестный нам начальник: «Прекратить! Вы срываете задание правительственной комиссии! Под трибунал захотели?!»
Группа дозиметристов во время ликвидации последствий катастрофы. Михаил Ойсбойт — второй слева в верхнем ряду.
Фото: личный архив Михаила Ойсбойта
Ругаюсь я с этим начальником. А на нём, представляете, поверх хэбэшки тот самый защитный пластиковый костюм, которого для нас нет. Я уже совсем на эмоции перешёл. Заявил, что правительственное задание срывает тот, кто не обеспечил группу защитными костюмами. Поорали на меня, поорали и. принесли защиту. Мы пошли «за полог».
В нашей группе спецдозразведки служило 18 человек. Сегодня живы пятеро.
На станции мы переодевались два раза в день. Полностью, во всю чистое, включая бельё. Старую одежду уничтожали, выдавали новую. В этом отношении у тебя своей одежды не было. А вот с обувью — проблемы. Если обувь не по ноге или не разносилась — много ты не наработаешь. Нам как-то привезли спецобувь. Кардену, конечно, такое и не снилось, ноги в кровь сбивали мгновенно. Особенно с боков, там, где косточка. Мы вырезали «борты» в этих ботинках, так и ходили.
Настоящая охота шла за «брезентухами». Это такая обувь на прорезиненной подошве. Лёгкие, удобные. Даже когда они были загрязнены, мы старались их не сдавать. Почистишь как-нибудь и… Уже не смотришь, что башмак заражён, работать надо…
Самой распространённой шуткой в Чернобыле была шутка про свинцовые трусы. Снабженцы уже ругаться перестали, когда к ним приходил вновь прибывший ликвидатор и требовал себе свинцовые трусы. Якобы всем дают, а ему не дали. Мы развлекались этим в столовой, в очереди на обед. Как правило, мы стояли всей группой. Ну и начинали разговор. Про свинцовые трусы, разумеется. Что их надо обязательно срочно получить. Тем более, что вчера прямо из Минуглепрома привезли новую экспериментальную партию замечательных свинцовых трусов. Но выдают только по блату и большому начальству.
А большое начальство за нами в очереди и стоит. Стоим, разговариваем. Вдруг из очереди выскакивает какой-то товарищ и бегом на склад, шерсть на загривке дыбом. Ага, сработало! Добро пожаловать в Чернобыль, старичок!
Большинство людей в Чернобыле ничего не знало о радиации. Особенно те, кто был призван из запаса, так называемые «партизаны». Что это такое, как это действует, почему это опасно. Страх — где надо и где не надо. Лично моё устойчивое мнение: основные наши потери в Чернобыле и после — из-за этого непонимания и, как следствие, — из-за пренебрежения средствами индивидуальной защиты. Из тех радионуклидов, которые вследствие пренебрежительного отношения и незнания элементарного попали в организм человека.
На машинном дворе станции были уложены бетонные плиты. Как-то захожу я туда и вижу: прямо на этих плитах с голым торсом загорают «партизаны», какие-то военные строители — водители, призванные из запаса. Я их своей властью и матом погнал с этих плит, они от меня спрятались в автобусе. Начальницей у них женщина была, главный инженер чего-то там. Я её спрашиваю: вы что, не понимаете?! А она мне: а что не так?
Знаешь, сколько из этих загорающих сегодня выжило? Я тебе гарантирую: никто из них не выжил. Никто…
У ликвидаторов не было какого-то временного срока, который они должны были отработать на станции, прежде чем поехать домой. Зато была доза облучения, при которой тебя отправляли обратно. При составлении плана завтрашних работ учитывался уровень пойманной тобой радиации. Мало набрал — значит, завтра пойдёшь туда, где наберёшь много. Много набрал — пойдёшь туда, где наберёшь поменьше. Или вообще в детском садике останешься, полы мыть.
23 июня 1986 года меня направили под самый реактор. Водород — газ без цвета, вкуса и запаха. При определённых условиях он превращается в гремучий газ. Водород не может почувствовать ни один человек. За исключением подводников. Эти не знаю чем, но водород чувствуют. У них на водород сторожевая точка в мозгу. Вот и наш дозиметрист, недавно уволившийся в запас мичман Северного флота, что-то такое почувствовал. И меня направили его предположения проверить. У нас это называлось «сходить на подвиг». Мне пришлось идти в аккумуляторный отсек. С момента аварии туда не ступала нога человека. Это всё прямо под реактором. Руку поднял — пощупал основание.