Интервью впервые было опубликовано на портале «Клопс».
За год до Чернобыля. Их даже на кладбище нельзя было везти
Моряк-подводник Дмитрий Ивченко рассказывает об атомной аварии на подводной лодке К-431, в ликвидации которой он принимал участие.
Дмитрий Ивченко. Фото: Александр Подгорчук/ портал «Клопс»
- В 1985-м, за 11 месяцев до Чернобыля, я, тогда капитан-лейтенант, служил на Тихоокеанском флоте, командовал гидроакустической группой на атомной подводной лодке.
В августе мы были на базе, стояли в бухте Чажма. Наша лодка стояла на одном пирсе с К-431, только с другой стороны. Собственно, сама бухта — это судоремонтный завод № 30. Подводная лодка — очень сложный механизм. Его непросто эксплуатировать, много агрегатов, которые можно ремонтировать только в условиях завода, поэтому чуть ли не половину своей службы лодки проводят на ремонте.
Я на всю жизнь запомнил десятое августа 1985 года. Каждый офицер на лодке имеет кучу внештатных обязанностей. Одной из моих стало проведение политзанятий с личным составом. Они проходили в плавказарме, где жил экипаж, пока наша лодка стояла на ремонте. Плавказармы — гражданские суда, купленные в своё время у финнов. Они думали, что мы их покупаем для лесорубов.
Занятие я проводил в кубрике личного состава. В 12:04 раздался глухой хлопок. Нас приподняло и опустило на волне. Я сразу дежурного по команде отправил: иди — посмотри, что там случилось. Плавказарма стояла в ста метрах от пирса, где была К-431, а с другой стороны — наша лодка. На одной воде, что называется. Там ещё и катер был пришвартован.
Дежурный прибегает: вроде катер взорвался, там дым. Я сразу свернул занятия, повёл своих матросов тушить пожар.
Две минуты до пирса. Как только мы его увидели, поняли, что это не катер. Горела лодка. А ещё мы увидели мясо. Человеческое мясо. Оно было на пирсе везде. Я когда на пирс забежал, чуть не наступил на нос и верхнюю губу человека. Может быть, офицера с лодки. Может быть, я его даже знал. Три минуты назад это был живой человек.
До этого во время испытаний К-431 выяснилось, что в активной зоне есть течь. Лодку поставили на завод. Для ремонта надо было снять крышку реактора, чтобы посмотреть, что же туда попало и вызвало течь. А там достаточно песчинки. Температура в реакторе — 300 градусов, давление — 300 атмосфер. Как в стволе у пистолета в момент выстрела. Поэтому там никаких песчинок быть не должно.
Это технически сложно незнающему человеку объяснить. Но попробую. К крышке реактора приделаны компенсирующая решётка и поглотители — 90 вертикальных стержней. Так они опускаются в реактор, так оттуда и достаются. Снять крышку можно с помощью специального механизма. Но нужного съёмника на заводе не было, его отправили в Совгавань для ремонта другой лодки. К-431 нужно было срочно ввести в строй. Ну и морякам отдали приказ: «Срочно поднять крышку. Как? Что вы, не инженеры? Не придумаете как?» Вот они и придумали.
Рядом стояла плавмастерская, на ней — маленький кран. Вес крышки — всего-то пять тонн. Что там эти пять тонн? Приподнять да опустить.
И вот они поднимают, а крышка не идёт. Увеличивают подъёмную силу. А крышка не идёт. Видимо, металл к металлу присосался. Плавмастерская начинает клониться. И стропы тянут эту крышку уже не вертикально, а под углом.
По официальной версии, в этот момент мимо лодки, несмотря на предупреждение об ограничении скорости движения, шёл на высокой скорости катер. Дал волну и запустил реакцию. Вода в реакторе испарилась за долю секунды. Это и дало тот самый глухой хлопок, который мы услышали в кубрике. Мощность при этом выделилась бешеная. И получили мы тепловой взрыв. Пятитонная крышка улетела метров за 150. Воткнулась в дно, как крышка консервной банки. Торчала потом из воды на мели.
Когда на К-431 начался пожар, то первыми с завода сбежали сотрудники 22-й службы, отвечающие за радиоактивную безопасность. Они нас проверяли, когда мы с лодки выходили, чтобы радиоактивную грязь не выносили.