Но он не желал останавливаться. Метал громы, носился по помещению блочного щита управления и терял драгоценные минуты.
Старший инженер управления реактором Леонид Топтунов и начальник смены блока Акимов задумались, и было над чем. Падение мощности до столь низких значении произошло с уровня 1500 МВт, то есть с пятидесятипроцентной величины. Оперативный запас реактивности при этом составлял двадцать восемь стержней (то есть двадцать восемь стержней были погружены в активную зону). Восстановление параметров еще было возможно... Время шло, реактор отравлялся. Топтунову было ясно, что подняться до прежнего уровня мощности ему вряд ли удастся, а если и удастся, то с резким уменьшением числа погруженных в зову стержней, что требовало немедленной остановки реактора. Стало быть... Топтунов принял единственно правильное решение. "Я подниматься не буду!" - твердо сказал Топтунов. Акимов поддержал его. Оба изложили свои опасения Дятлову. "Что ты брешешь, японский карась! -накинулся Дятлов на Топтунова.- После падения с восьмидесяти процентов по регламенту разрешается подъем через сутки, а ты упал с пятидесяти процентов! Регламент не запрещает. А не будете подниматься, Трегуб поднимется..." Это была уже психическая атака:
Трегуб - начальник смены блока, сдавший смену Акимову и оставшийся посмотреть, как идут испытания, был рядом. Неизвестно, правда, согласился ли бы он поднимать мощность. Но Дятлов рассчитал правильно: Леонид Топтунов испугался окрика, изменил профессиональному чутью. Молод, конечно, всего двадцать шесть лет от роду, неопытен. Эх, Топтунов, Топтунов...
Но он уже прикидывал: "Оперативный запас реактивности двадцать восемь стержней... Чтобы компенсировать отравление, придется подвыдернуть еще пять семь стержней из группы запаса... Может, проскочу... Ослушаюсь-уволят..." (Топтунов рассказал об этом в припятской медсанчасти незадолго до отправки в Москву.)
Леонид Топтунов начал подъем мощности, тем самым подписав смертный приговор себе и многим своим товарищам. Под этим символическим приговором четко видны также подписи Дятлова и Фомина. Разборчиво видна подпись Брюханова и многих других более высокопоставленных товарищей...
И все же справедливости ради надо сказать, что смертный приговор был предопределен в некоторой степени и самой конструкцией РБМК. Нужно было только обеспечить стечение обстоятельств, при которых возможен взрыв. И это было сделано...
Но мы забегаем вперед. Было, было еще время одуматься. Но Топтунов продолжал поднимать мощность реактора. Только к 1 часу 00 минутам 26 апреля 1986 года ее удалось стабилизировать на уровне 200 МВт тепловых. Отравление реактора продуктами распада продолжалось, дальше поднимать мощность было нельзя из-за малого оперативного запаса реактивности - он к тому моменту был гораздо ниже регламентного. (По отчету СССР в МАГАТЭ, запас реактивности составлял шесть - восемь стержней, по заявлению умирающего Топтунова, который смотрел распечатку машины "Скала" за семь минут до взрыва,- восемнадцать стержней. Тут нет противоречия. Отчет составлялся по материалам, доставленным с аварийного блока, и что-то могло быть утеряно.)
Для реактора типа РБМК, как я уже говорил, запас реактивности - тридцать стержней. Реактор стал малоуправляемым из-за того, что Топтунов, выходя из "йодной ямы", извлек несколько стержней из группы неприкосновенного запаса. То есть способность реактора к разгону превышала теперь способность имеющихся защит заглушить аппарат. И все же испытания решено было продолжить. Слишком прочна была внутренняя установка на успех. Надежда, что не подведет и на этот раз выручит реактор. Основным мотивом в поведении персонала было стремление быстрее закончить испытания:
"Еще поднажмем, и дело сделано. Веселей, парни!.."
До взрыва оставалось двадцать четыре минуты...
Подытожим грубейшие нарушения, как заложенные в программу, так и допущенные в процессе подготовки и проведения эксперимента:
стремясь выйти из "йодной ямы", значительно снизили оперативный запас реактивности, сделав аварийную защиту реактора неэффективной;
ошибочно отключили систему ЛАР (локальное автоматическое регулирование), что привело к недопустимому провалу мощности;
подключили к реактору все восемь главных циркнасосов (ГЦН) с аварийным превышением расходов, что сделало температуру теплоносителя близкой к температуре насыщения;
намереваясь при необходимости повторить эксперимент с обесточиванием, заблокировали защиту реактора по многим параметрам (по сигналу остановки при отключении двух турбин, по уровню воды и давлению пара в барабанах-сепараторах, по тепловым параметрам);
отключили также систему защиты от максимальной проектной аварии (стремясь избежать ложного срабатывания САОР во время проведения испытаний);
наконец, заблокировали оба аварийных дизель-генератора, а также рабочий и пускорезервный трансформаторы, отключив блок от источников аварийного электропитания и от энергосистемы. Стремясь провести "чистый опыт", фактически завершили цепь предпосылок для предельной ядерной катастрофы.
Все перечисленное обретало еще более зловещую окраску на фоне ряда неблагоприятных нейтронно-физических коэффициентов реактора типа РБМК и порочной конструкции поглощающих стержней системы управления защитой,
Дело в том, что при высоте активной зоны, равной семи метрам, поглощающая часть стержня имела длину пять метров, а ниже и выше находились метровой длины полые участки. Нижний же концевик поглощающего стержня, уходящий при полном погружении ниже активной зоны, заполнен графитом. При такой конструкции стержни регулирования входят в активную зону реактора вначале нижним графитовым концевиком, затем в зону попадает пустотелый метровый участок и только после этого - поглощающая часть. Всего на чернобыльском четвертом энергоблоке двести одиннадцать поглощающих стержней. По данным отчета СССР МАГАТЭ, двести пять стержней находились в крайнем верхнем положении; по свидетельству Топтунова, вверху находились сто девяносто три стержня. Одновременное введение такого количества стержней в активную зону дает в первый момент положительный всплеск реактивности, поскольку в зону вначале входят графитовые концевики (длина пять метров) и пустотелые участки метровой длины. Всплеск реактивности при стабильном, управляемом реакторе не страшен, однако при совпадении неблагоприятных факторов эта добавка может оказаться роковой, ибо потянет за собой неуправляемый разгон.