Ночью спал плохо. Все ворочался. Болела голова. Сохло во рту. Тревожился — на станции не исключали возможность нового ьзрыва. Постоянно звонил телефон… Люди на балконах всю ночь переговаривались. Около здания ГОВД толпы милиционеров. Утром масса людей с детьми двинулась с сумками и чемоданами на станцию Янов.
Еще в субботу позвонила из Киева Лена, дочь. Мы в Полтаву собирались ехать. Саша палец к губам приложил, чтобы я ничего ей не говорила. Потом сам взял трубку: «Ленуся, мы в Полтаву не поедем, а первого мая я приеду за тобой».
Утром, это уже двадцать седьмое было, он снова пошел на станцию. Зашла женщина из жэка и предупредила об эвакуации. Я собрала документы и стала варить суп: придет же обедать… Открыла на кухне окно, стою с ложкой, пробую суп, а снизу на меня милиционер как-то странно смотрит… Я положила ложку и давай звонить Саше: «Я останусь с тобой, никуда не поеду». А он: «Нет, нет, Люба, езжай, три дня отдохнешь, свежим воздухом подышишь». Бодрым таким голосом говорит. И я-поверила. Голосу поверила. Подчинилась приказу…
…В школьные годы Саша Лелеченко учился в спецшколе военного типа — мечтал быть-кадровым военным, защищать Родину. После школы поступил в Харьковское летное училище, оправдывая и свою крылатую фамилию: от слова «лелека» — аист… Закончил училище штурманом авиации. И вдруг это решение: отправить выпуск в запас. Его-то, Саньку, в запас!.. Ну что же, пошел работать. Только есть ли такое дело, чтобы знания не требовало? Нет такого дела. И в 1961 году он поступает в Киевский политехнический институт.
На Полтавщине, в селе Степном, где родилась и выросла Люба Матвеева, за один день оформил он документы о браке и увез жену в Киев. В 1965 году родилась дочь, его тайная гордость, его царица Елена. А через год, закончив институт, махнул с семьей на Славянскую ГРЭС, где его помнят идо сих пор… Скромный человек, а заметный: улыбка у него особенная — по-детски доверчивая и открытая, за строгой сдержанностью угадывалась какая-то бесконечная незащищенность чуткой души. Отсюда и его обостренное чувство справедливости. Уважение к человеку.
Через десять лет, уже опытным специалистом, приедет он в Припять, на Чернобыльскую АЭС, заместителем начальника электроцеха станет позже. Приедет навсегда.
— Попала я в Обуховичи с Зоей Лютовой. Пошла в сельский Совет помочь составить списки эвакуированных. Потом в магазин. Из дому ничего не взяла. В кармане двадцать рублей всего. Но купила халат и бигуди. На второй день вышла на работу в школу. Детей мало — классы соединили. Но не это страшно: забыла все формулы, не могу ничего вспомнить… А какой это математик без памяти?
На улице, кого из знакомых ни увижу, спрашиваю о Саше: «Видели?» — «Да, видели — все хорошо…»
А он уже в больнице лежал.
Деньги кончились. Тетка из Полтавы сто рублей прислала, и я тридцатого апреля приехала к Лене. Сидит она одна-одинешенька, в общежитии. Я ее успокоила и первого мая поехала назад. Навстречу — санитарный автобус. И я заплакала… хотя и не знала, что Сашу еще до обеда тридцатого мая увезли… но этот санитарный автобус…
…Любовь Николаевна плачет. И я не пытаюсь ее утешить — чем утешишь?! К тому же она мужественная женщина: сколько раз за жизнь поднимал ночью Сашу телефонный звонок, и сколько раз он уезжал на станцию, а она спешила в школу, всегда приветливая и аккуратная, разбирала с учителями уроки, вечно кого-то защищала перед директором, мирила ребятишек, скрывая свою личную тревогу, от которой не должны зависеть ни учителя, ни ученики. Ее считали счастливой.
— Ночью второго мая приехал Миша Лютов. Я ему открыла. Он стоит и смотрит на меня… Потом говорит: «Сашу увезли в радиологический центр в Харьков». Ночь проплакала…
Утром пошла звонить знакомой в Киев. Показываю телефонистке номер на бумажке, а сама слова не могу сказать… Знакомая проверила: в Харькове Саши нет, перезвонила мне.
Третьего мая пришел мужчина и принес Санин портфель. Сказал, что он в двадцать пятой больнице в Киеве. А он был в радиологическом центре.
У хозяйки дома телефон. Прихожу четвертого с работы — Лена звонит: «Приезжай скорее, папе плохо».
Вечером приехала. Сашу уже перевели на шестой этаж в реанимацию. Выходит в халате, весь как обваренный… На бороде ссадина вздулась — порезался, когда брился. Мы обнялись. Я пыталась не заплакать. Он тоже еле сдержался…
Дала я ему яблоко. Он откусил и не смог… Все болело… Потом говорит: «Ты иди, а то мне плохо, пойду лягу».
Пошла. Идет врач. Останавливаю: как он?! Не знаю, говорит, я здесь дежурю, завтра придет врач Лелеченко… Захожу в ординаторскую: «Как он?!» — «Как все», — отвечают…