Тут неожиданно появилась женщина — его врач: «Плохо…» Я остолбенела: «Так делайте что-нибудь!..» — «Если со станции привезут лимфо-массу, то перельем». — «Отправьте его в Москву!» — «В таком состоянии его уже никуда нельзя везти». Такой разговор… Просилась остаться с ним — не оставили.
Я в панике. Снова звоню Валентине Михайловне, своей знакомой. Уже восемь вечера, а она еще в об-лоно. Я к ней. Что делать? Подсказывает кто-то: в Совет Министров. Побежали туда — уже, конечно, никого нет.
Назавтра, пятого мая, с утра иду снова, в приемной меня кто-то принял. Говорю: «Мой муж лежит в реанимации, нужно в Москву…» Мужчина позвонил в радиологический центр: «Он уже не подлежит перевозке».
Шестого мая снова у Саши. Лену не пустили Саша уже не вышел. Мне сказали, чтобы я его покормила — ничего не ест. Я принесла бульон, красное вино и красную икру. Он выпил вина, попил немного бульона. Он уже постоянно лежал под капельницей. Все у него болело. Знобило.
Мужчина-врач сказал мне перед уходом: «Лечение будет долгим. Он может быть и без сознания. Надо пересадить костный мозг. Родственники есть?» А я об одном думаю: как Саше все это больно… Это шестого мая было. Спустилась вниз. Плачу, не могу… Женщина какая-то спрашивает: «У вас умер кто-то?» — «Нет, что вы…»
Приехала с Леной в общежитие, я в ее комнате жила. А дежурная говорит: «Вы сюда не ходите больше, министр просвещения запретил…» А куда я пойду? Деньги кончились — где брать? Позвонила на работу в Обуховичи, чтобы дали отпуск и переслали отпускные.
Седьмого мая сварила для Саши суп. Позвонила гетке в Полтаву. Она говорит: «О Сане по радио говорили, что он от медицинской помощи отказался. И в «Социндустрии» что-то о нем…»
…Вновь и вновь листаю синий альбом. Вот она, статья из «Социалистической индустрии», — «Сильнее атома» за седьмое мая 1986 года. «Люди работали, не щадя себя. Получив медицинскую помощь, заместитель начальника электроцеха Александр Григорьевич Лелеченко отказался от госпитализации и вернулся в свой цех. Работал из последних сил и только на следующий день был отправлен в больницу. Чувство долга и сознание опасности, которую может принести авария, руководили действиями чернобыльцев, вступивших в борьбу с грозной силой. Сейчас они говорят, что не испытывали страха. Случилась та самая «нештатная» ситуация, к которой атомщики должны быть готовы всегда, несмотря на внешне спокойный, размеренный ритм своей обычной будничной работы».
— И вот иду я к Саше, а руки не несут сумку с продуктами — прижала к груди, боюсь уронить. Поднимаюсь по лестнице — все на меня так странно смотрят… И вот шестой этаж. Около его палаты уже нет стульев… Обычно я здесь, перед входом, переодевалась — вся укутывалась в белое, чтобы инфекцию не занести. И нет стульев…
Завели меня в ординаторскую. Но даже в эти минуты я о самом худшем и подумать не могла, считала, что плохо ему, может, без сознания. А тут заходит Сашин врач и сразу бух: «Ваш муж ночью умер». Не помню дальше… каких-то мгновений не помню… А врач говорит: «Вы, женщина, успокойтесь и думайте, где будете его хоронить. Из больницы надо забрать». А где я буду хоронить, если я вся тут — без денег, без дома…
…Саша родился 26 июля 1938 года в село Ореховка Лубенского района Полтавской области. Отец из семьи ушел… Мать поднимала сына одна. И не только на ноги, но и на крыло. И аист не забыл своего гнезда. Ему все здесь нравилось.
Когда не стало мамы, все равно приезжал. Пусть чаще уже не в Ореховку — в соседнее Степное, но это тоже ведь в родные края. Вместе со своей семьей проводил здесь почти каждый отпуск.
— И тут я вспомнила о Сашином портфеле. До этого его и не открывала. Саня мне в больнице говорил, что в портфеле новый костюм, рубашки и туфли, правда, старые — новые не нашел. Я тогда на эти слова и внимания не обратила… А Саня знал, что умрет и что мне будет трудно, вот и приготовил все для себя. Он все знал с первого дня…
Приехали забирать. Я его сразу не узнала: как-то очень сильно похудел, губы искусаны. Волосы вверх зачесали — он так никогда не носил… По шраму на подбородке узнала…
И повезли мы его в Полтаву — куда же еще?!
…Трудные годы выпали на детство Саньки Леле-ченко. Для всей страны трудные. Только земля от этого не переставала быть красивой. И прежде всего потому, что цвели на ней цветы. Разные. Но он больше всего любил мальвы. Что-то было в них от детства, от мамы, от дочки Ленки… А может и от него самого.
— Десятого мая хоронили. Был митинг. Я боялась, что никто не приедет, никто не придет. Все Степное помогало, все село провожало его… Приехали Санины однокурсники, друзья: Сухомлинов, Сохатский, Шарпан, Гончарук, Милешко… Всех не перечислить. Да и помню я плохо, что и как…