Она вернулась к дому поздно вечером. Вошла в темный подъезд. Долго прислушивалась. И вдруг огромными прыжками помчалась по лестнице на-вверх. С размаху ткнулась в дверь квартиры — заперто, осторожно поскреблась — тихо. И вновь острая боль пронзила живот…
Каждый день к домам подъезжали машины. Люди спешно грузили в них знакомые мешки, и Гера знала: они тоже уедут. Она садилась в стороне и смотрела. Ее жалели — чувствовала по голосам, ее кормили, ее даже звали с собой. Но это были чужие люди, чужие голоса — родной приказал ждать. Она провожала машину за машиной, потом обходила подъезд, обнюхивала разбросанные по лестнице вещи. Однажды наткнулась на дохлую кошку, лежавшую на одеяле. Обошла вокруг с поджатым хвостом. Предупреждающе зарычала и, вцепившись в край одеяла, потащила на улицу.
Приближалась осень. Все реже и реже приезжали на машинах люди, все тревожнее и холоднее становились ночи. Гера трусила по обочине дороги, ведущей на станцию, — здесь она была с хозяином, здесь мог быть хозяин. Правда, что-то случилось с лапами: облезла кожа, обнажив мясо, покрытое присохшими острыми песчинками — ступать было больно, но боль притупляла собачью тоску. Уселась в сторонке, недалеко от входа. Здесь всегда были люди, множество людей, и колли старалась уловить знакомый жест.
Однако все здесь казалось Гере враждебно-беспощадным: захлопывающиеся дверцы ревущих машин; задранные вверх, как собачьи морды, трубы; беспрерывная вода, рвущаяся из шлангов и заливающая землю; тошнотворные запахи, чужие хриплые голоса, перекрываемые воем сирены… За бранью, скрежетом и рыком железа, визгом тросов угадывала Гера ту громовую ночь, не пролившуюся дождем, после которой уехал хозяин.
Колли осторожно облизывала ноющие лапы, изредка косясь по сторонам. Что-то настораживало. Что-то изменилось вокруг и в ней самой. Гера забеспокоилась. Возбуждение нарастало… Мир из из черно-белого превращался в будоражаще-разноцветный, и даже лапы, ее лапы, всегда привычночерные, стали другими — розовыми. Обессиленно-злобно зарычала. Но разноцветное не только не исчезало — становилось ярче и отчетливей. Колли заметалась: хаос красок раздражал, обострял чувствительность, обессиливал. Мир перевернулся. Она чувствовала его смертельную обновленность, бесполезность и обезображенность красок здесь, в этой бедственной и бедствующей суете людей и машин, воды и огня. Она завыла, пугаясь собственного голоса — тягучего, нутряного, каленого. Этот вой уносился в чистую голубизну поднебесья, не возвращающего даже отголосков…
Новоселье
Каждый день, вернувшись с работы, я отвечала на вопрос дочери «Не дали жилье?» — усталым «нет…». И только в конце октября опередила вопрошающий взгляд: «Дали!»
Первого ноября мы вошли в пустую квартиру только что построенного дома с сумками и купленным по дороге караваем хлеба. Мама, оттеснив меня от двери, вошла первой и, что-то шепча, разбросала в пустой квартире монеты. Дочь бегала из комнаты в комнату и вновь задавала бесконечные вопросы: «Как же мы будем жить без мебели? Где мы будем спать? В какую школу я пойду?»
Мы не разделяли радость дочери. На серых потолках — желтые разводы. Обои в маслянистых пятнах. Линолеум — до невозможного! — закапан краской. Изо всех кранов капает вода, она течет и из батарей. В ванной — гора металлолома: остатки труб, обрезки листового железа, кусок батареи… и «козел» — приспособление строителей из нестру-ганных досок.
Остаток дня мыли полы и окна, перебеливали потолки, сдирали в коридоре обои. «Козел» оставили в качестве стола, соскоблив с него грязь и цемент и застелив газетой. Позднее на нем дочь готовила уроки, сидя на стиральной машине.
…Приобрели телевизор, поставили на пол, воткнув вместо антенны проволоку. Включили: «…где-то в начале июня развернулись работы по строительству жилья для эвакуированных из зоны аварии на Чернобыльской АЭС. Работы велись такими темпами, каких еще не знало отечественное градостроительство. Десятки киевских предприятий и строительных организаций направили лучших специалистов на стройплощадки. Их самоотверженную работу можно смело сравнить с работой тех, кто сегодня занят ликвидацией последствий аварии четвертого блока ЧАЭС… В воскресенье на центральной площади Здвижевки состоялся митинг, посвященный открытию нового села. Слово предоставляется…
— В рождении этого и многих других поселков ярко проявились великие силы нашей партии, ее исключительная забота о благосостоянии, о жизни, в конечном счете, советских людей… Да, наша партия делает все, чтобы сохранить мир на земле. И этот поселок является олицетворением мудрой ленинской миролюбивой политики. Пройдет не так уж много времени, сотрутся горечь и беда в памяти нашей, а здесь будут жить люди, новые поколения советских людей, а все это еще раз докажет величие нашего духа, величие наших коммунистических целей…