Сегодня в Здвижевке поселилась триста шестьдесят одна семья из Чернобыльского района…»
«Выключи…», — попросила мама и принялась сооружать из одеял и пальто на полу постель. Утром мы встретили знакомую, рассказавшую о том, что Ольга покончила жизнь самоубийством. Отравилась. Из-за неопределенности в решении квартирного вопроса для строителей. Осталось двое детей. После ее похорон был «бабий бунт», далекий от шолоховского.
… Дочь ушла в школу. Я с хозяйственной сумкой отправилась в магазин «Новосел». Возвращалась с молотком, пилкой, отвертками, рубанком, дрелью, набором шурупов и мешочком гвоздей. Навстречу знакомый журналист.
— Ты знаешь кого-нибудь из наших строителей? — спрашиваю.
— Знаю, а что?
— Квартиру получила — надо осваивать строительную специальность. Отец говорил: дай бог все уметь, да не все делать. Но делать приходится все… Так назови мне фамилию бригадира, например.
— Да… Чудите после эвакуации… Вот… Виктор Семенович Артеменко, заслуженный строитель Украинской Советской Социалистической Республики, лауреат Государственной премии СССР, кавалер двух орденов Ленина.
— Сколько лет строит, знаешь?
— Тридцать пять…
— А сколько построил?
— В бригаде около тридцати человек, ежегодно сдают до тридцати шести тысяч квадратных метров полезной площади жилья.
— Ты и телефон его знаешь?
— Есть и телефон.
— Позвони ему и спроси: для кого он строил и где его дома?
— Зачем?
— Привет хочу передать! Домам!
— Чудите вы после аварии…
…Разбирали привезенные из Припяти мешки с вещами. Дочь меняла под батареями банки — трубы текли в нескольких местах, а сантехники все не шли, несмотря на мои остроумные заявки.
В дверь позвонили. «Не желаете ли оббить — зи-,ма скоро, а у нас дерматин дефицитной расцветки». — «Очень даже желаем. И замок надо переставить: этот сломан». Работали ловко и быстро. Сделали на совесть и всего за один час. «Пятьдесят рублей за дверь и десять за замок…»
Мама позвала ужинать — привычно встали у подоконника с вилками.
— Ты извини, дочь, но я уеду. Не могу больше…
— Да что ты, мама, все образуется. Вон на проспекте 40-летия Октября в доме номер сорок шесть «А» с потолка течет, люди кровать из угла в угол переставляют, чтобы не капало…
— У нас и капает, и переставлять нечего… Тебе легче сначала начинать, еще можно, а я уже не могу — поздно.
…Приехала в мебельный магазин, настроенная воинственно: не лето — спать на полу холодно; не уйду, пока не дадут кровать хотя бы для ребенка. Магазин гудел, как пчелиный рой, — сотни эвакуированных толпились в очередях. Расхристанные, распаренные женщины ожесточенно бранились. Я подошла к молоденькой продавщице. «Девушка, мне бы кровать, для ребенка, я тоже оттуда…» Она ткнула пальцем в никелированную — с металлической сеткой. Рядом с румынской полуторной, на которой стояла табличка: «Для работников Чернобыльской АЭС. Только по талонам», эта железная несуразица времен бабушки казалась насмешкой… Полезла за носовым платком, сразу потеряв боевой настрой. Продавщица отвернулась. Я опустилась на выставочный стул. «На нем нельзя сидеть, — сказала продавщица резко, но вдруг добавила — Зайдите к директору, кроватей много, может, продадут так…»
К директору вошла, как входят жалкие просители, заранее приготовясь увидеть… Но он все сразу понял: «Конечно, берите, вещь дорогая, но ребенок растет — окупится».
Назавтра у нас был первый праздник, первый после эвакуации. Только мамы не было — уехала…
Сантехник чинил трубы и краны.
— Отвертка есть?
— Есть.
— Краска есть?
— Есть.
— Гаечный ключ есть?
— Ключ… гаечный. Нет…
— Надо иметь: вас много — я один, на всех не напасешься, ничего не дают. Этот пластмассовый шланг надо менять, не годится он, лопнет, купите резиновый. Сантехнику тоже надо менять.
— Она же того… новая.
— Новая, да негодная. — Он подтягивал гайку на трубе, разбрызгивая краску, в которой была смочена пакля, по стене. — А здесь нужен цемент. Есть цемент?