— Давно бы нашел, если бы хотел. Доигрался, голубчик!
— Ты помнишь, какие он игры интересные придумывал? — улыбается Сережка, пытаясь поймать руку матери. — Помнишь, как ты шахматы спрятала? — Он просительно смотрит на мать, поворачивается спиной к Анне.
— Да, помню, сынок, — дрогнувшим голосом говорит Валентина, — я все помню.
— Расскажи тете Ане, мам, расскажи про это.
Валентина, обняв сына, садится на диван.
— Они у меня заядлые шахматисты. Сережка с четырех лет играет. Я не против шахмат, но уж больно хитрыми хотели быть: как заставляю что-нибудь сделать, так они скорее за шахматы — делом, значит, заняты настоящим, мужским. Долго я терпела! Однажды не выдержала и спрятала шахматы, а сама легла и читаю книгу. Они смылись на кухню. Вдруг слышу: что такое? — знакомый диалог… И умирают со смеху, и острят напропалую: офицер докомандовался, пешка пошла на повышение, нормальные герои всегда идут в обход, некормленный конь — скотина… Играют!
Я на цыпочках, тихонько… И что вижу? Пол у нас на кухне был покрыт линолеумной плиткой, белой и коричневой, — его и приспособили вместо шахматной доски. А вместо фигур… Ни за что не догадаешься! — кивает Валентина Анне.
— Бутылки! — кричит счастливый Сережка. — Из-под пепси — это пешки. Пивные — офицеры. Молочные — турки. Бутыли из-под шампанского — кони.
— А водочные — конечно, король и королева! — заканчивает Валентина.
— И я тогда выиграл! — ловит руки матери Сережка. — Ты забыла что ли? Я тогда выиграл!
— Я помню… Ты настоящий мужчина — умеешь побеждать.
— А кто меня научил побеждать? — выставляет Сережка свой главный козырь. — Папа.
— Боже! — вскакивает Анна. — Как хорошо, что у меня нет детей. Не хочу вундеркиндов. Зачем вы учите его изнанке жизни, зачем?
— Какой изнанке? — напружинивается Валентина. — Какой изнанке? Сама стерильная и хочешь, чтобы все такими были, сказочки читали… Он в шесть лет Чернобыль пережил! Почему ему достался Чернобыль? Кто его не уберег? Кто обманул?
— Надо, чтобы он забыл все это поскорее! — перебивает ее Анна.
— Забыл? Ну уж нет! Пусть помнит всю жизнь. Пусть знает жизнь такой, как она есть. От меня знает. Сейчас знает, чтобы потом дрался за жизнь, защищал ее.
— От кого и от чего? — ахает Анна.
— От Чернобылей — вот от чего! Он уже сейчас умеет это делать: отца защищает. Правильно делает: кто-то же должен его защищать. Сын своего отца знает лучше. Да Зайцев в принципе добрейший человек, только нескладный какой-то. На его глазах рухнула стена… Может быть, именно в этот момент и сломался человек?.. Чудовищная ночь… А что? Стены могут ломаться, пароходы могут разваливаться, железо может лопнуть, а человек нет? Потому что не принято, не положено? Легко заклеймить: трус! А может, он честнее того, кто из страха остался… Добрые слабее.
— Он добрый, мам, он добрый, — гладит руку матери Сережка, — ты его не ругай. Папка не трус — просто атом нельзя победить.
— Не буду больше. Мы с тобой сами его разыщем. Поможем, поддержим. Только ты не взрывай атомную, сын, — всхлипывает Валентина. — Победить можно и атом. Играть с ним только не надо. Давай я и тебе помогу собрать игрушки.
— Сумасшедший дом! — хватается за виски Анна. — Ты, Валентина, калечишь ребенка, отнимаешь у него детство.
— Ладно, Анна, ты иди пока, а мы сами разберемся. По-человечески.
Лжи они не перенесут
Врач Виктора суров и немногословен. Через его милосердные руки прошли сотни больных. Тревожит судьба каждого, поэтому не утихает боль в душе, не исчезает усталость из глаз. И его рассказ — это рассказ не только врача, но и человека, разделившего вместе со всеми судьбу Чернобыля.
— Виктор 1958 года рождения. Начальник смены реакторного цеха. Выдвинут на эту должность в период аварии. Женат. Имеет двоих детей. Семейная жизнь благополучна. Наследственность психическими заболеваниями не отягощена. Трудолюбивый, с развитым чувством ответственности. Честный и принципиальный. Самочувствие в период аварии, несмотря на огромное психическое напряжение, нормальное. Отсутствие отдыха компенсировал крепким чаем или кофе, но бессонницей не страдал.
В ноябре 1986 года он ушел в отпуск и по путевке уехал в Эстонию в молодежный студенческий дом отдыха. Резкий переход от обстановки максимального напряжения, когда все делалось на одном дыхании, к расслаблению привел к ухудшению самочувствия. Снизилось настроение. Игнорировал массовые мероприятия. Стал замкнутым. И вот тут произошло то, что рано или поздно все равно бы случилось…