Семеро нас через эти загадки прошло. Как-то вырастали: один за одним. Как и родились. И уезжали кто куда. А вот где кто — не знаю. Нет того, что родственными чувствами называют. Мне заяц родней в лесу. Птица на ветке. Даже сама ветка. Скажете, такого не бывает. Бывает и будет… Вот знавал я в Припяти одного. Откуда он приехал и зачем — он, верно, и сам не знал. Приблудный. Ничего у него не было. Жил в Зимовищах у одинокой женщины. Несколько лет. Плохо ли, хорошо ли, а жил. И вот под поезд его пьяный дружок толкнул… Чего-то не поделили. А может, просто человеческого не хватило в этот момент. Милиция искала родственников — никто не откликнулся. Так и похоронили, не зная: откуда пришел человек и каким был. И никто не заметил, что его уже нет. Словно и не было такого на земле…
Вот и мы так — сами по себе. И многие так. Кто где.
Мать считала это нормой: вырос — иди в мир, зарабатывай себе кусок.
Был и отец. И тоже словно и не был. Пил он. Почти на улице жил. У всех на виду. А никто не замечал.
И он никого…
Судить их не могу. К жизни, как к самому серьезному делу, надо иметь способности. Они не имели. Да и откуда взяться?! Деревня глухая, народ темный. Без света жили. Я про человеческий свет. Хотя и электричества не было. Вот почему я все на электростанциях больше работал. Одна улица в деревне. Как продолжение дома. Все про всех все знают: кто родился, а кто умер, кто смеялся, а кто плакал. Никаких секретов тебе. Простота… Которая порой хуже воровства. Привыкли люди друг к другу и ничего не стыдились. Себя не стыдились. Языки чесали — как же без этого. Для сохранения членораздельной речи.
Работать в деревне негде. И некому. Вот и поехал вон. Мотался по свету…
Сначала все удивлялся: широка страна… красоты вечной… земля щедра от богатств своих несметных. Для жизни земля. А жизни не получается: на людей пообнищала. Мелковатый народец пораспло-дился. Пьяный и злой. В этой мельтешне и большого человека не видно. Я и себя к этой мелочи причисляю. Заспорит, бывало, наш брат рабочий: всех, мол, кормим, все создаем, хоть и не шибко грамотны, не шибко культурны. И резолюцию принимает: заставить всех вкалывать руками, ликвидировать интеллигенцию как прослойку. Нечего прослаивать. Люди-однодневки… Создавать-то создаем, да все в ущерб живому, человеческому. Трудно мне это объяснить. Увидишь цветы на лугу — и светлеет душа. Лося заприметишь в чаще — и сердце так хорошо дрогнет. А от людей-однодневок свету мало…
Наудивлялся вдоволь. Потом задумываться стал: отчего так плохо живем? Не по справедливости. Не по назначению своему. Вопреки человеку. Наперекор будто. Да, темен человек и мелок — трудно ему свое назначение понять, свою связь со всем земным. Вот и борется он не за жизнь, а с жизнью.
Слушал я разных людей. Были среди них и приметные. Ученые. Разумом не обиженные. Слов много, а смыслу грамм. Все вокруг да около смысла. Даром что жили много, а жизни не понимают. Человека не понимают. Властвовать хотят над природой. Над человеком. Вот и верил им, и не верил. Кто легко верит, легко и пропадает.
Одна охота у меня: смысл всему живому и неживому на земле узнать. Зачем дерево растет? Не для того же, чтобы срубили. Зачем птица поет? Чтоб услышали? И все… Почему не уследить, как почка рождает листочек? Отчего все на земле хранит тайну рождения себе подобного? Вот камень, а вот плод. Что выберет человек? Если только плод, — погибнет. Если только камень, — погибнет. Равнозначны они: и камень, и плод. Для жизни равнозначны.
Поделился я своей охотой с одним ученым человеком. Засмеялся он. Все на земле, говорит, для тебя создано, для человека. Вот как просто. А я иначе думаю. Перед жизнью и смертью все равны. Чем я лучше ворона или волка, раз живем мы на одной земле? Одним воздухом дышим. Это человек сам присвоил себе и ворона, и волка. И деревья, и реки. И всю землю. Себя над всем сущим возвысил. А по какому праву, по каким заслугам? Вот загадка так загадка. Отгадать бы всем миром — может, и изменилось бы все. По справедливости жить начали.
Приохотился я и к книжкам. Разные читал. По ночам даже» Много спать — мало жить: что проспано, то прожито. И опять сомнения одолевали. Вот пишет человек о муравье. Да со своей высоты пишет. А надо с муравьиной низины на муравья глядеть. Иначе правды не увидишь. Да что о муравье. О себе пишет наспех, с оглядкой. Сам себя стыдится, когда глаза вовнутрь. Вот и переходит на наружность. А наружность всей правды не скажет. Это я сам о себе знаю, что плох. А для других подходящий — тихий, никому жить не мешаю, ничего не требую. Или просто не интересен для других — человечишко, и все. Без роду, без племени. Даже без имени-отчества, раз и наружностью не вышел, и образованностью не взял, и культурою не отмечен. Верно. Мне место в жизни рождением было определено. Упущенное не каждому дано вернуть. И я знаю свое место по сути своей. На чужое не полезу. Только разве все на своих местах?