Теперь даже в видимом диапазоне я отчетливо вижу слова, в которые складываются тела, охваченные огнем.
«ЗДРАВСТВУЙ, ИРА!»
Он ждал нас!
— Ира, где спуск?! — выводит меня из оцепенения Толя. — Нам нужно спуститься!
— Метров сто левее. — отвечаю я, и мы срываемся с места, подняв вихрь черного снега. Я веду ребят, несясь впереди них… Закладывая крутой вираж, въезжая на проторенную дорогу к бункеру, не снижая скорости съезжаю вниз по более-менее пологому склону, и спустя несколько минут все мы почти одновременно спрыгиваем со снегоходов, замерев перед бегуном, по-прежнему стоящим у входа в бункер.
— Здравствуй, Ира. — говорит он. — Я уже заждался. Думал, ты не придешь.
— Где мой сын?! — резко спрашиваю я.
В свете пламени я могу рассмотреть его. Высокий, мускулистый, широкоплечий. Живые глаза, держащие в поле зрения всех нас одновременно, короткие черные волосы. Из одежды на нем лишь штаны цвета хаки, да футболка, поперек которой красуется длинный шрам, видимо от ножа. Его можно было бы назвать красивым, если бы вся правая сторона лица не была испещрена черными рубцами ожогов, которые переходили со щеки на плечо, и дальше на правую руку.
— Наземный термоядерный в Китае. — перехватив мой взгляд говорит он. — Я был слишком близко. Ближе, чем следовало.
— Где мой сын?! — еще раз спрашиваю я, угрожающе положив руку на рукоять пистолета. — Отвечай!
— Не нервничай. — отвечает бегун, — Он в надежном месте. Сейчас он с Мадьяром и должен уже быть в нашем штабе… Собственно, за этим я здесь и нахожусь — я должен был встретить вас, и проводить туда для более детального разговора. Впрочем, Мадьяр предупредил меня, что вы, возможно, не захотите пойти со мной, а решите добраться туда самостоятельно, поэтому просил передать вам точное местонахождение нашего временного штаба.
Я выхватываю пистолет быстрее, чем разрывается корпус ядерной бомбы при взрыве, но в тот миг, когда я навожу ствол на то место, где стоял бегун, его там уже нет. Краем глаза я успеваю отметить движение слева от меня, но на то, чтобы вновь прицелиться времени мне уже не хватает. У моего противника словно вырастает еще несколько рук — одной он бьет меня по руке, второй выхватывает пистолет, третьей с силой толкает меня в грудь, а четвертой в этот миг уже наводит на меня мой собственный пистолет. Толя и Марат бросаются на помощь, но бегун останавливает их властным жестом, демонстрируя пистолет, прижатый к моему лбу.
— Мне застрелить ее сразу, или мы все-таки поговорим?
Они отступают, молчаливо признавая, что лучше все-таки поговорить…
— Вот и замечательно. Итак, повторяю еще раз, вы можете пойти сейчас вместе со мной к Мадьяру, где мы с вами побеседуем долго и обстоятельно, а можете пойти набраться сил, пообедать, насобирать оружия и т. д., и после этого двинуться вот по этому адресу. — он достает из кармана сложенный листок бумаги и передает его мне. — Заметьте, мы не возражаем даже против того, чтобы вы привели туда хоть всю армию завода. И знаете, почему? Во-первых — потому, что вашего завода наверняка уже нет, и он находится под полным контролем нашего отряда, а во-вторых — потому, что нас там больше тысячи. Ах да, есть еще и в-третьих — маленький Коленька, который очень хочет обратно к маме.
— Ублюдок! — выдыхаю я, но не рискую двинуться с места. Вороненая сталь смотрит мне точно в лоб.
— Может быть… — соглашается бегун. — Итак, что вы решили?
Глядя ему в глаза я разворачиваю данный мне листочек. Бегун утвердительно качает головой, мол, не бойся, не застрелю — для того его тебе и дал. На нем написаны всего два числа — широта и долгота места, где нас ждет Мадьяр со своим отрядом (если не сказать дивизией), и с моим Колей… В условиях Безмолвия точные координаты дают намного больше, чем самое точное описание дороги. Любые ориентиры может снести ядерным взрывом, засыпать снегом, повалить ветром и т. д., а координаты вечны… При малых расстояниях мы всегда довольствуемся лишь направлением — «На восток три километра, а потом — на юг, пока не наткнешься на цель», а вот если речь идет о расстояниях в десятки километров — координаты предпочтительнее.
Я закрываю глаза, вызывая в памяти образ карты Новосибирска с нанесенными на ней параллелями и меридианами. Навскидку то место, куда приглашает меня Мадьяр, километрах в сорока от завода в восточном направлении, если не больше… Это хорошо.
Еще больше меня радует то, что он совершенно не в курсе того, что произошло у стен завода! Отряд бойцов Мадьяра, который должен был атаковать нас с востока сейчас, наверное, уже разгромлен, но этот бегун об этом даже не догадывается. А как же иначе?! Первый раз в жизни я говорю спасибо ядерной войне за то, что она оставила нас без какой либо связи, кроме примитивного телеграфа, который и то работает с перебоями и помехами. Естественно, что связаться со своими у Мадьяра нет никакой возможности, кроме как отправить гонцов.
Но вот что меня отнюдь не радует, так это численность отряда Мадьяра. Странно, почему же он тогда, расположившись в дали от завода, не привел сюда, на бой, всех, кто у него был? Тысяча бойцов, даже вооруженная граблями и лопатами, имела бы все шансы взять завод… Правда, полегло бы при этом очень и очень много его людей. Быть может, в этом и причина? Люди для Мадьяра — всего лишь шахматные фигуры, поэтому три сотни фигур он отправил на верную гибель, зная, что сэкономил на этом еще две сотни жизней. Какая разница, кто погибнет, а кто останется в живых, важно лишь соотношение сил…
Или другой вариант — нехватка вооружения. Этого я не могу даже предположить. Откуда пришел Мадьяр? Где набрал такое крупное воинство? Сколько у него в наличии оружия? Гадать не стоит. Лучше думать о том, как выжить и как спасти Колю. В том, что Мадьяр убьет его в случае малейших проблем, я не сомневаюсь ни секунды.
— Передай Мадьяру, — медленно и с расстановкой говорю я, — Что мы придем сами. Дайте нам два дня на подготовку.
— Зачем? — недоуменно пожал плечами бегун, и уголки его губ дрогнули в улыбке. — Я же уже сказал тебе, что вы ничего не сможете сделать.
— Передай Мадьяру, — повторяю я, — Что мы придем сами! Это все, что от тебя требуется. Причины, по которым я хочу отсрочить нашу встречу, не касаются ни тебя, ни его. Может я хочу еще раз обдумать его предложение? А может — просто написать завещание, или повидаться с друзьями на заводе. Последний раз увидеть мою лучшую подругу, Катю Таранову…
Если ему и было знакомо это имя, то он ничем не выдал себя. Просто еще раз пожал плечами и опустил пистолет.
— До встречи, Ира. Еще увидимся.
— Увидимся. — холодно обещаю я. — Обязательно. Только скажи мне еще вот что, в бункере кто-то остался?
— Ни единой ЖИВОЙ души. — отвечает бегун, делая ударение на слове «живой». — Мы убили всех.
Не говоря больше ни слова я поворачиваюсь к нему спиной, и взяв под руки Толю и Марата, увлекаю их к снегоходам. В их глазах я читаю непонимание, но они не решаются высказать его вслух, видя, что у меня есть какой-то план. Знали бы они, что мой план больше похож на дырку от бублика, чем на что-то дельное…
Мы садимся на снегоходы, и, все также не оборачиваясь, поднимаемся на гору. Я знаю, он не будет стрелять нам в спины, и отнюдь не из пресловутого благородства. Бегуны нужны Мадьяру живыми…
Лишь взобравшись на гору я останавливаю снегоход, и оборачиваюсь к бункеру. Бегун стоит на прежнем месте и, увидев, что я смотрю в его сторону, вскидывает руку в прощальном салюте.
Догорает бензин на снегу, и буквы, складывающиеся в мое имя, уже практически не видны в видимом диапазоне. Тлеют мертвые тела, распространяя вокруг отвратительный запах горелой плоти… Апокалиптическая картина. Впрочем, о каком апокалипсисе можно говорить на пятый год ядерной войны, превратившей мир в Черное Безмолвие?…
Я догоняю ребят, и мы молча мчимся в сторону завода. Они не спрашивают ни о чем, то ли думая, что вскоре я сама поделюсь с ними своими идеями, то ли просто доверяя мне. Скорее всего — первое… Вот только делиться мне с ними нечем.