— Да, мистер Пат, я знала текст наизусть, я вчера слышала эту песню, она недавно звучала в эфире.
— Еще одна из песен, которые так будоражат мир? А я ее не слышал! Жаль, сейчас же пойду послушаю, поздравляю вас, коллеги, еще один шедевр старины глубокой увидел свет…
Вечером опять собрались в палатке Ивана Петровича.
— Ну что, друзья, вот это совпадение! Не успела прозвучать песня, как мы нашли ее текст. Слишком маловероятное совпадение. Я бы сказал, трех событий — звучание песни в эфире, находка текста и их полная идентичность.
— Я бы сказал, четырех, Иван Петрович, еще одно совпадение — именно здесь, где нашли текст, работает международная комиссия, — Женя задумчиво тер подбородок.
— Ну и что? Какая тут связь? Не понимаю, — удивленно переспросил Иван Петрович.
— Давайте рассуждать. Да, кстати, я просчитал песню. Пел египтянин, фон такой же, шуршит что-то. Поет всегда мужчина, поет простые песни. Значит, это трудяга, а поют трудяги обычно во время работы, чтобы легче работать было. Или на радость. Как женщины в поле пели, когда труд был приятен. Везде есть этот фон однотипный. Значит, все наши «певцы» делали во время пения одну и ту же работу. А теперь вспомним текст последней; помните, там есть строки: «Жрец мастерок в мои руки вложил». Он недаром пел «Пусть потомки услышат меня», недаром. Вот мы его и услышали, не думаю, чтобы он делал это специально, что он действительно понимал, что мы его можем услышать, но вот услышали же… Может, они все штукатурами были, с мастерками в руках храмы отделывали, но при чем здесь возможность услышать… «Пусть потомки услышат меня». Услышали, услышали, но вот как?
— Ты, по-моему, совершенно прав. Женечка, я сейчас шла от туристического центра. Там как раз работал штукатур. Вчера пальма упала и выбила угол, так вот он бросал раствор и заглаживал его мастерком, сделанным из дерева. У меня хороший слух, ты знаешь, так вот шуршание такое же, как тот фон, который ты, Женя, исследовал. Турист шел с магнитофоном, я его попросила записать и подарить мне кассету. Он сделал запись, отдал кассету и убежал, часто оглядываясь на меня. Уверена, он решил, что я сумасшедшая.
— Дай кассету, — Женя уже протянул руку.
— Пожалуйста, бери, — Натали отдала ему кассету, и Женя выскочил из палатки.
— Натали, как ты думаешь, что произошло с Гарри?
— Не знаю, Иван Петрович, но мне кажется, что он имеет отношение к появлению этих песен. Кстати, стал-то он богат после своей поезди в Южную Америку и как раз в то время появилась песня майя. В их группе операторов есть Мери, мы с ней знакомы, встречаемся довольно часто и, как и все женщины, конечно же, болтаем, а она все старается выйти за Гарри замуж, поэтому многое о нем знает. Он у нее всегда на уме, а значит, и на языке. Она только о нем и говорит и не только говорит, но и пишет в своих письмах. Как-то в письме она нарисовала схему поездок своего Гарри. Смотри-де, какой он у меня смелый, какой путешественник и как любит свое дело, хотя и богат. Там были и Америка, и Африка, и Азия, и Австралия.
Одним словом, только теперь я способна переосмыслить все услышанное. Действительно появление этих чудесных песен и поездки Гарри в места их рождения совпадают. Мери восхищалась как-то тем, что Гарри сам познал науки, сам сделал какие-то приборы, а потом занялся голографией. Кстати, он сделал ее портрет, она говорит, что прямо живая да и только, отдельные волоски видны. Перебивался как мог, денег не было, а потом вдруг появились. Появилась и первая песня индейцев майя. И в это же время была первая поездка Гарри в Южную Америку, он там вроде бы подрабатывал в группе операторов, носил аппаратуру за ними. Я думаю, что если просмотреть его банковский приход, то прибыли тоже совпадут с поездками Гарри в составе международной комиссии археологов. Я уверена, что песни, вернее, их появление связано с ними.
Вбежал Женя.
— Точно такой же фон, все совпадает, твоя запись работы штукатура идентична с фонами, анализ подтвердил их аналогию. Знаете, что это за фон? Звук от мастерка, деревянного мастерка, движущегося по массе раствора. Вот так.
— Я так и думал. — Иван Петрович растягивал слова, явно что-то обдумывая. — По голографии он специалист, этот Гарри. И во всех песнях один и тот же фон — мастерок шуршит по мягкой еще стене, заляпанной раствором. Кто-то пел, а кто-то работал. А почему кто-то? А если он пел и работал, один и тот же человек? Может быть, и так, может. Здесь в этом ключ, в этом. Натали, где он работает?
— Кто? — удивленно вскинула брови Наташа.
— Да этот мастер-штукатур.
— У второго здания туристического центра.
— Пошли.
Мастер продолжал свою работу, и оставалось совсем немного, чтобы стена опять стала гладкой и красивой, он был доволен своей работой и что-то негромко напевал.
Иван Петрович, Натали и Женя приближались к нему, громко переговариваясь.
— И все-таки я не понимаю, как песня могла попасть к Гарри, не понимаю, и все тут, не было пластинок, не было магнитофонов, пленок. Если бы песня передавалась из поколения в поколение, то она бы изменилась, изменился бы язык, тональность, появились бы и другие наслоения, не понимаю, и все тут, они же, песни эти, нетронутые, они те, те, они настоящие. — Натали говорила возбужденно.
Голос Натали привлек внимание мастера, он с удивлением смотрел на группу спешащих к нему людей. Натали он узнал сразу. Отложив работу, он спросил ее:
— Простите, мисс, сэр, что-нибудь не так, я плохо что-то сделал, я в чем-то ошибся? — Голос его был встревожен.
— Нет, нет, что вы, простите нас. — Натали говорила ласково, желая смягчить тревогу мастера.
— Натали, попроси у него мастерок. — Иван Петрович уже тянулся к нему.
— Простите, вы не могли бы дать свой мастерок ненадолго? — Натали перевела просьбу Ивана Петровича.
— Мастерок? Этому господину? Сэр, вы в таком костюме, да и зачем он вам, вы не сумеете сделать эту работу лучше меня. — Натали быстро переводила.
— Нет, нет, не беспокойтесь, я не пытаюсь это сделать, просто я хочу попробовать, мне это очень надо. Это очень важно.
— Но зачем именно сейчас? Приходите потом, я научу вас, если вы так хотите стать штукатуром. Это непростая и тяжелая работа, сэр. У всех, кто ею занимается, больные руки. Так было с давних времен, сэр.
Натали улыбнулась и взяла на себя инициативу.
— Ему это надо сейчас, понимаете, сейчас. Мы русские, и нам надо проверить одну догадку.
— Ну если так, то пожалуйста, товарищ, берите. — Штукатур протянул мастерок Ивану Петровичу.
Иван Петрович взял мастерок, занял место штукатура и принялся разглаживать сырую серую массу раствора, бесформенной кляксой висевшего на стене. Рука чувствовала податливость, мягкость, готовность повторить замысел человека. Легкое движение, и форма массы менялась. Иван Петрович пытался сделать ровную поверхность, он водил и водил мастерком то слева направо, то наоборот, то совершая круговые движения, но ничего не получалось, из-под его неопытной руки выходило нечто похожее на песчаные барханы, волнистое.
«Прямо стиральная доска», — злился Иван Петрович. И от этого волны становились еще больше.
— Рука дрожит, — усмехнулся мастер. — Когда нужна ровная поверхность, чихнуть боишься, дыхание сдерживаешь, а то получится, как Нил в ветреную погоду, все в волнах будет, шероховатая стена получится.
Когда Натали перевела слова «волны» и «шероховатость», Иван Петрович вспомнил слова мистера Пата, сказанные о Гарри: «Лучший… специалист по голографии, ни одна морщинка не ускользнет от него, ни одна шероховатость». Иван Петрович чувствовал, что разгадка тайны песен где-то рядом, недостает лишь логической связи событий и фактов.
«Волны, шероховатость! Вот в чем дело, вот что он искал, делая голограммы, — волны. Колебания руки оставались в застывшей шероховатости раствора! Дрожала рука, дрожал мастерок — вот тебе и волны. А если он пел? Точно! Вот в чем весь секрет! Вот в чем ключ к разгадке! Вот она в чем, сермяжная правда, вот где собака зарыта! А ну-ка, я попробую», — решил Иван Петрович, продолжая разглаживать раствор, и неожиданно для всех запел во всю мощь своих легких. Мастерок в его руке задрожал, вторя колебаниям голоса, серая масса вздрагивала, запоминая их на долгие-долгие годы.