Гостиничные номера, такие одинаковые, навевали мне ужас.
Я подошла к ее спальне. Тошнотворный запах заставил мой желудок болезненно сжаться. Прикрыв лицо рукой, я шагнула в спальню, отметив белый прямоугольный конверт на прикроватной тумбочке.
Боясь вздохнуть, я взяла конверт и раскрыла его. Там, на клочке бумаги, нетвердой рукой было написано: «Если ты не дура, ты сделаешь то же что и я. С этим жить невозможно». Я еще раз пробежала глазами записку. Кому она предназначается? Уж не Анжеле ли?
Я вернула письмо на место, и едва не угодила в жуткую серо-зеленую жижу, которой была испачкана кровать, пол и тумбочка. Именно она источала этот жуткий запах.
Я проследила взглядом за жуткой дорожкой желудочных испражнений , что вели за приоткрытую дверь смежной комнаты.
Я поспешила туда, не осознавая, что там слишком тихо, и если Стэфании и стало плохо, то уже слишком поздно…
Дверь в комнату, что оказалась ванной, легко подалась на мой нажим.
Стэфания действительно была там. В той же одежде, что была у Стругацких. Она лежала в луже серо-зеленой жиже с синим лицом, около унитаза. Я вспомнила письмо. Самоубийство?
«ЕСЛИ ТЫ НЕ ДУРА, СДЕЛАЕШЬ ТО ЖЕ, ЧТО И Я. С ЭТИМ ЖИТЬ НЕВОЗМОЖНО».
Я медленно развернулась и не отнимая рук от лица, покинула номер. Отель, город.
Как просто! Наглоталась таблеток – и ничто для тебя уже не важно. Как можно так глупо расстаться с жизнью? Захлебнуться в собственной рвоте…
Свежий ветерок в лицо вернул меня к жизни, выветрил мерзкий запах из меня.
Чернильная ночь обступила меня и пустую гладкую дорогу.
Я ехала все быстрее и дальше от города.
«Если ты не дура, сделаешь то же, что и я…»
Могла ли Стэфания знать, что я приду? Разве это послание может быть для Анжелы?
Бриллианты холодно поблескивали в моем кольце.
Олег, почему при малейшей попытке что-то выяснить, я всегда натыкаюсь на трупы?
Филипп, Дима, Олег, Нестор и вот теперь Стефания. Я видела их смерти, эти люди не снятся мне по ночам. И лики смерти не преследуют меня во сне.
Есть только машина, ночь и дорога.
Как далеко получиться уехать, не знаю даже я.
Мне вдруг захотелось все с себя стряхнуть, и попытаться начать жизнь заново. Но это будет так же малодушно, как самоубийство. Нет, я пойду до конца.
Я обязана пойти до конца.
44
Газеты смаковали самоубийство Стефании, подкидывали красочные детали. Например, пустили утку, что она была любовницей Нестора и поэтому наложила на себя руки в день его убийства.
Смирнов беспокоился за меня, названивал, предлагал прислать охрану. Зачем?
Я вернулась к дому Стругацких, и громко постучала в дверь. Моей последней надеждой стала Анжела.
Дверь открыли мне не скоро. Полуобнаженный парень, причиндалы которого прикрывали леопардовые плавки замер в дверях вопросительно на меня глядя. По его мощному торсу можно было бы смело анатомию изучать…
– Э…я…к…
Парень без интереса развернулся ко мне спиной и направился к двери, ведущей на терассу, откуда виднелась голубоватая вода бассейна.
Проводив его взглядом, я все же вошла в прокуренную гостиную.
Услышав шаги, я обернулась. По лестнице, достаточно живописно, спускалась Стругацкая. Полы черного атласного халата тянулись по ступеням шлейфом, распахнувшись впереди и выставив на показ вызывающе красное белье и чулки. К моему удивлению, Анжела предпочитала носить дома, вместо комнатных тапочек, шлепки на стеклянных каблуках с пушком впереди (такие носят, разве что, девушки танцующие стриптиз).
– Опять ты? – Анжела сжимала в одной руке початую бутылку шампанского, в другой дымилась сигарета.
Неужели, она вновь пьяна?
– И что тебе нужно? – Стругацкая замерла напротив, взглянув на меня пустыми мутными глазами.
А может она «под кайфом»?
– Зачем ты пьешь? – вырвалось у меня. Почему? Мне ведь все-равно, пусть хоть упьется до полусмерти.
Мне показалось, что Анжела сейчас заплачет, но она засмеялась.
– Эта идиотка покончила с собой! А может ты ей помогла? – женщина рассмеялась запрокинув голову. Ее белокурые локоны рассыпались по плечам.
Не хватало, что бы эта спивающаяся Барби приписала меня еще и к делу Остроуховой.
– Анжела, ты должна рассказать мне, что тебе говорила Стэфания.