— Вот как. Ты рыцарь, значит?
— Вроде того.
— Я тоже.
— Я знаю.
— Значит знаешь, что я должен тебя защищать. Потому что ты человек. Хороший.
— Ты думаешь, я хороший человек?
— Думаю, да.
— Почему ты так решил? Ты меня не знаешь.
— Потому что ты хотела умереть. Защищая хороших людей.
— И как ты будешь меня защищать?
— Для начала, я могу предложить тебе место, где ты можешь жить.
— Я не уверена что мне надо жить.
— Почему? — опешил он, — разве ты не рыцарь?
— Нет. Рыцарь защищает свой мир. У меня его нет.
— Рыцарь защищает хороших людей. Неважно в каком мире. — жестко возразил он ей. И спросил:
— А что случилось с твоим миром? Твою страну захватили? Где она? Как она называется?
— Ее не захватывали. Ее уничтожали. Это далеко. Очень. Название я не смогу перевести. Я покинула ее в самый отчаянный момент
— Поэтому ты покинула ее? — спросил он тихо и тепло
— Я покинула ее не по своей воле.
— Ты хочешь вернуться?
— Это невозможно.
— Ты уверена? В мире мало чего невозможного, — самоуверенно добавил он.
— Это — невозможно. — уверенно повторила она.
Солнце садилось. Ему больше не хотелось задавать ей вопросы о ее прошлой жизни. Не потому что ему не хотелось знать ответы, а потому что он видел, что ей трудно было об этом вспоминать. И он спросил другое:
— Ты ведьма?
— А как ты думаешь?
— Ты странная.
— Я не ведьма, я убийца.
— Хорошо. Тогда я отвезу тебя к своему отцу.
— Зачем?
— Ну ведь у тебя нет другого дома.
— И ты хочешь, чтобы я жила в твоем доме?
— Почему бы и нет.
— И ты не боишься за свою семью?
— А чего мне бояться, если с ним будет жить рыцарь, который защищает хороших людей?
— И ты мне веришь?
— Я в тебя верю. — убежденно ответил Ульрих.
Она посмотрела на него так, как будто он был ее родным человеком. И спросила?
— Мне надо будет его защищать?
— Кого?
— Твоего отца?
— Нет. Его это оскорбит. Но ты можешь защищать его жену и мою сестру.
— Она как Ульрике, — предупредил он.
— Ее покалечили?
— О, нет. Просто она такая же стерва.
— Ульрике не стерва, она просто влюбленная женщина.
— Ну да.
— Да.
— Ты тоже станешь такой, когда влюбишься? — в ужасе предположил он.
— Нет. — заверила его она, — я не влюблюсь, любить нас не учили.
— Ну, эта наука нехитрая, — начал было он, но продолжать передумал, подумав, что сам был неважным учителем.
Еще он подумал, что столько сказав, она не сказала ничего и сказала всё. Это было странно. Но ведь она вообще была странная.
И он решил, что ему достаточно того, что он уже знает, но все-таки уточнил:
— Ты не хочешь мне рассказать о себе больше?
— Нет.
— Не сейчас. — добавила она.
— Почему не сейчас?
— Сейчас не могу.
— Ты поедешь?
— Да. Но, мне надо забрать свое оружие.
— Тебе помочь?
— Как хочешь.
— Я хочу.
Она вытянула к нему обе руки, ожидая, что он посадит ее на Грома. И он это сделал, долгожданно заключая ее в привычные поддерживающие объятья и чувствуя почему-то, как будто кто-то родной и близкий ему вернулся домой после долгой отлучки. Сейчас дом его души был целым.
Откинув голову ему на плечо и касаясь его шеи мягкими волосами, она сказала грустно и почти не слышно:
— Я тебя мучаю.
— Нет. Я сам мучаюсь — успокоил он ее.
— Зачем? — удивилась она.
— Самобичевание, — объяснил он, — добродетель, у нас так принято.
— Странное у вас добро.
— Как видишь, ты не одинока. В мире полно странного.
Потом они замолчали, и он направил коня к городу.
Эпизод 15
Быть богом.
В день казни к ней пришел барон Аксель фон Мэннинг. На этот раз он не угрожал ей и не пытался оскорблять. Сначала он убеждал Эрту раздеться и переодеться в какую-то тюремную тряпку, но это ее совершенно не вдохновило. Тогда он попросил ее снять перед казнью хотя бы мечи, чтобы не ставить судей в глупое положение. Этим она прониклась и отдала ему не только мечи. Браслеты и сапоги она снимать не стала. Но их он и не просил. Потом он ушел и пришли другие люди. И ее вывели, наконец, из этого промозглого здания. Она знала, когда Ульрих появился на площади. И знала, когда он увидел ее. И почувствовала жжение его сердца.
И почему-то, в ответ на это жжение ее сердце тоже зажглось и расплескало жжение по всему телу. Которое, вдруг, на секунду сжалось, а потом обмякло то ли от боли, то ли от удовольствия, то ли от чего-то еще, чего она не могла понять. Она еще два дня назад знала, что встреча будет болезненной. Но не думала, что будет так непонятно. Эта непонятность не нравилась ей больше всего. Она попыталась его найти. Но, когда он появился на границе ее зрения, она почему-то отвела глаза в другую сторону. Она или не хотела или боялась смотреть на него, что именно заставило ее это сделать, она понять не могла. И чувствовала себя абсолютно растерянной. Она никогда еще не чувствовала ничего подобного.