Потом она спросила его:
— Ты считаешь меня красивой?
— А ты так не считаешь? — спросил он в ответ.
— Нет.
— Почему?
— Потому что не задавалась раньше таким вопросом.
— И тебе никто раньше не говорил что ты красивая?
— Говорили. Но мне было все равно.
— А теперь не все равно?
— Нет.
— Почему?
— Потому что сейчас мне хочется быть красивой.
Они замолчали.
Через несколько минут спросил он:
— А я кажусь тебе красивым?
— Конечно. Ты столь же красивый, как и весь твой красивый мир.
— Он кажется тебе красивым?
— Да. Очень.
— Странно. Я тоже не задавался раньше таким вопросом. Но и мне он сейчас кажется очень красивым.
— А ты?
— Что я?
— Ты кажешься себе красивым?
— Я не был в этом уверен. Но если ты считаешь меня красивым, то мне незачем в этом сомневаться. Ты ведь обещала мне никогда не лгать.
— Ты хотел бы быть еще красивее?
— Возможно. Но я не знаю как.
Эрта пристально посмотрела на его отражение и убежденно заявила:
— Знаешь, я думаю тебе не нужно быть еще красивее. Если ты будешь еще красивее, ты перестанешь гармонировать с окружающей красотой, и вызовешь диссонанс, и это будет уже некрасиво.
Он улыбнулся:
— А ты?
— Что я?
— Если ты будешь еще красивее, не вызовешь диссонанс?
— Я его вызываю сейчас.
— Чем?
— Обезличенностью.
— И ты считаешь, что красивая характерность может быть только внешней?
— Но ведь внутреннюю никому не видно?
— Ты ошибаешься.
— Ошибаюсь?
— Ее видно мне. А если видно мне, то видно всем людям. Я же не бог, не колдун и не особенный уродец. Я обычный человек. Такой как все.
— Внутри я тоже обезличена, — сказала она, возвращаясь к своим воспоминаниям на озере, когда она не могла вспомнить индивидуальность в лицах своих друзей, — если у меня будет красота снаружи, то красота проникнет и внутрь, и изменит то, что внутри.
Он твердо возразил:
— Думаю, все наоборот. Красота внутренняя характеризует красоту внешнюю. Если красота неправильно подсвечивается изнутри, она не будет красивой, она будет уродливой. Как лица людей в темноте при свете неправильно ложащихся на них отблесков факелов. Иногда, даже очень красивые внешне люди кажутся уродливыми.
Они снова замолчали. Он молчал, потому что ему нравилось причесывать Эрту и он тоже получал от этого удовольствие и сейчас наслаждался им, она чувствовала это. Еще она чувствовала, как в нем просыпается желание. И чувствовала, как в ней оно просыпается тоже. Поэтому молчала и она. Слушая это свое желание. Да что же со мной такое, думала она. Почему я теряю контроль над своими желаниями. И не только над желаниями разума, но и тела. Секс никогда не был для нее чем-то очень значительным. Просто иногда он требовался ее организму и был ей приятен. Но есть ли возможность им заняться или нет, ее никогда особенно не волновало. Это было праздное удовольствие, которое можно было получить, когда у тебя много свободного времени. Но, в свободное время можно было получить еще много других удовольствий. Сейчас ей хотелось только секса. Руки Ульриха стали напряженными и даже начали чуть вздрагивать от этого напряжения. Его желание тоже выросло очень сильно. Он перестал расчесывать ее, взял ее руку и вернул ей расческу. Потом уткнулся лицом в ее затылок и произнес:
— Больше не могу помогать.
— Почему? — разочарованно спросила Эрта.
— Потому что ты сводишь меня с ума.
— Как это?
— Я не знаю.
— Ты меня хочешь.
— Очень.
— Я тоже тебя хочу. Хочешь прямо сейчас?
— Да.
Эрта потянула вниз застежку униформы.
Он остановил ее, прижав ее руку своей и не давая ей двинуться дальше:
— Нет. Я хочу, но не так.
— А как?
— Еще не знаю.
Она развернулась к нему лицом, и подняв голову, посмотрела на него. Он тоже смотрел на нее. Она не понимала. Он хотел ее, и она его хотела. Но, он одновременно и хотел, и не хотел. И она не могла понять, что именно он хочет и чего не хочет. И она не знала даже в каком направлении ей нужно искать ответ. Ульрих глубоко вздохнул, сбрасывая с себя напряжение, и поднялся. И протянул ей руку, чтоб помочь встать:
— Нам надо ехать.
— Да — прекращая искать ответы, согласилась Эрта.