— Нет.
— Нет?
— Это невозможно. И на это нет времени. Они скоро полностью восстановятся.
— Почему невозможно? Мы кажемся тебе такими глупыми?
— Потому что мой организм другой. Я из другого мира.
— Люди везде одинаковые.
— Не совсем. Я — уродец.
— Я не совсем тебя понимаю, но хоть чему-то ты ведь можешь нас научить. Или зачем ты хотела этого разговора? Или Герард солгал мне?
— Не солгал, — сказала она, выгораживая Герарда, который в общем-то и не солгал, выполняя ее невысказанное желание, — я хотела поговорить. Но ты все время задаешь вопросы и заставляешь меня на них отвечать, вместо того, чтобы выслушать меня. Да, я могу научить. Но, против Существ это не поможет, и я могу не успеть, до их нападения. Нападать надо самим, и сейчас, пока они слабы.
Он равнодушно сказал:
— Значит, учи тому, что можешь. Неважно насколько сильно это поможет, главное, что поможет причинить врагу больше вреда.
— Почти не поможет, — сказал Эрта, — но, я могу показать, что причинит Существам больший вред, чем мое обучение.
— Покажи.
— Это может испугать тебя.
— Ты считаешь меня трусом?
— Нет. Но, выглядит это страшно, — предупредила она его.
— Я не испугаюсь, — игнорируя ее предупреждение, повторил он.
— Хорошо. Смотри.
Она повернулась к толпе рыцарей. И они начали строиться в боевом порядке Содружества. Они начали становиться сплошным единым организмом, каждая клетка которого вооружена и способна убивать. Этот организм направился к яблоневому саду, по пути вбирая в себя новые, втекающие в него вооруженные человеко-клетки. Через несколько минут сад был стерт с лица земли практически до основания. Потом Эрта отпустила людей. Которые поначалу, приходя в себя, оставались стоять там, где она их отпустила, объятые ужасом, а затем началась паника и крики.
Ульрих, оцепенело и ошеломленно, молчал. Потом почти беззвучно сказал:
— Это был мой сад. Это были мои люди. Но, они были… не люди.
Потом он спросил:
— Как ты это сделала?
— Просто я так умею.
— Если ты так умеешь, то почему спасла только меня! Почему не всех?
— Я не могла всех. Я могла только тебя.
— Почему!
— Потому что так далеко я могла дотянуться только до тебя. Мой эмпатический лот действует только в радиусе нескольких миль. Для тебя он — два дня пути. Только для тебя.
— Почему?
— Я не знаю.
— И так было всегда?
— Нет. Не всегда.
— И когда ты этому научилась?
— Не спрашивай меня, пожалуйста. Я не хочу говорить об этом. И лгать тебе не хочу.
— Лгать ты мне не можешь. Ты обещала. Но, я должен знать все, что касается твоих возможностей, для спасения моих людей.
— Когда и как это произошло, не касается никого, кроме меня.
— Понятно. Если ты сделаешь это со всеми войсками, мы можем победить?
— Я не могу сказать наверняка. Но шансы у нас есть. И довольно хорошие. Гораздо б'ольшие, чем у нас по-отдельности. Думаю, нам нужен симбиоз наших возможностей.
— Что нам нужно?
— Слияние.
Через пару минут он произнес:
— Я должен подумать об этом, и о том, как сказать своим людям, что с ними случилось и о том, что устроила это ты и что это было сделано, возможно, для их же блага.
— Это не благо, — тихо и твердо сказала ему она, — в моем мире это было просто последнее средство. В черном тумане люди не могут ни видеть, ни слышать, они не могут даже почувствовать врага. Могут только убийцы и направляемые убийцами.
— Значит, и в моем оно последнее, — констатировал Ульрих, вспоминая черный туман.
— Я могу не отключать их чувства, — сообщила она, — но тогда они могут умереть от боли намного раньше, чем потеряют боеспособность.
— Думаю, что боли и так будет достаточно.
— Да.
— Думаю, я соглашусь. Пока только я, — сказал он, — если ты больше никем не пожертвуешь ради меня.
— Боюсь, я пожертвую и тобой, если этого нельзя будет избежать, ради уничтожения Существ, — снова сочла своим долгом предупредить его она.
— Почему ты тогда не убила меня в этот раз?
— Потому что это было бессмысленно, и я не была уверена, что твои люди поймут меня.
— Значит, ты спасала не только меня?
— Не только.
— Значит, я — не то, ради чего ты пожертвуешь абсолютно всем? Или всеми?
— Нет. Ради тебя я могу пожертвовать только собой. И то, если моя жертва не поставит под угрозу жизни хороших людей или жизненно-важную цель.
— Эрта, ты меня любишь? — вдруг, решился он.