— Что почему? — не оставляя ей времени передумать, спросил Ульрих.
— Почему ты не позволишь меня убить?
— Еще не знаю, — ответил рыцарь, пытаясь определить, солгал он или нет.
Она не возражала такому объяснению. И они опять замолчали. И опять ее голос нарушил тишину:
— Прости меня.
— За что?
— За лес.
— Это было давно. Тебе было плохо.
— Да.
— А теперь?
— Теперь не плохо.
И тут он решился:
— Знаешь, наверное, я тебя все-таки не прощу. Пока ты не ответишь на мои вопросы.
— Задавай. — согласилась она
— Кто ты?
— Эрта, убийца.
— Это я уже понял. Откуда ты, из какой страны?
— Ты не понял. Убийца это не определение в моем мире. Это профессия. И профессия
достойная. Мы защищаем людей.
— Каких людей?
— Любых. Хороших.
— Вот как. Ты рыцарь, значит?
— Вроде того.
— Я тоже.
— Я знаю.
— Значит знаешь, что я должен тебя защищать. Потому что ты человек. Хороший.
— Это ответ на твое «почему», — уточнил он.
— Ты думаешь, я хороший человек? — заинтересовалась она.
— Думаю, да.
— Почему ты так думаешь? Ты меня не знаешь.
— Потому что ты хотела умереть. Защищая хороших людей.
— И как ты будешь меня защищать?
— Для начала, я могу предложить тебе место, где ты можешь жить.
— Я не уверена, что мне надо жить.
— Это еще почему? — опешил Ульрих, чувствуя в себе предательские нотки разочарования.
— Почему ты хочешь умереть? — потребовал он ответ.
— Я не хочу умереть, — категорично возразила девушка, и повторила — Я не уверена, что мне надо жить.
— Это как? — непонимающе продолжал добиваться мужчина. Теперь его мучило любопытство. На такой вопрос он бы не смог дать ответ.
— Потому что, это не мой мир. У меня нет цели в этом мире. В моем мире я была рождена для определенной цели, которая составляла смысл моей жизни. И я занималась этим всю жизнь. Теперь я в чужом мире. В котором мне не было места. И не должно быть.
— У рыцаря всегда есть собственные цели и смысл. Разве ты не рыцарь?
— Нет. Рыцарь защищает свой мир. У меня его нет.
— Рыцарь защищает хороших людей. Неважно в каком мире. — жестко возразил он ей. И спросил:
— А что случилось с твоим миром? Твою страну захватили? Где она? Как она называется?
— Ее не захватывали. Ее уничтожали. Это далеко. Очень. Название я не смогу перевести. Я покинула ее в самый отчаянный момент
— Поэтому ты покинула ее? — спросил он тихо и тепло.
— Я покинула ее не по своей воле.
— Ты хочешь вернуться?
— Это невозможно.
— Ты уверена? В мире мало чего невозможного, — самоуверенно добавил он.
— Это — невозможно. — уверенно повторила она.
Солнце садилось. Ему больше не хотелось задавать ей вопросы о ее прошлой жизни. Не потому что ему не хотелось знать ответы, а потому что он видел, что ей не хотелось об этом говорить. И он спросил другое:
— Ты ведьма?
— А как ты думаешь?
— Ты странная.
— Я не ведьма, я убийца.
— Хорошо. Тогда я отвезу тебя к своему отцу.
— Зачем?
— Ну ведь у тебя нет другого дома.
— И ты хочешь, чтобы я жила в твоем доме?
— Почему бы и нет.
— И ты не боишься за свою семью?
— А чего мне бояться, если с ним будет жить рыцарь, который защищает хороших людей?
— И ты мне веришь?
— Я в тебя верю. — убежденно ответил Ульрих.
Эрта посмотрела на него так, как будто он был ее родным человеком. Улыбнулась, и спросила:
— Мне надо будет его защищать?
— Кого?
— Твоего отца?
— Нет. Его это оскорбит.
— Но ты можешь защищать его жену и мою сестру.
— Она как Ульрике, — предупредил он.
— Ее покалечили?
— О, нет. Просто она такая же стерва.
— Ульрике не стерва, она просто влюбленная женщина.
— Ну да.
— Да.
— Ты тоже станешь такой, когда влюбишься? — в ужасе предположил он.
— Нет. — заверила его она, — я не влюблюсь, любить нас не учили.
— Ну, эта наука нехитрая… — начал было он, но продолжать передумал, подумав, что сам был неважным учителем.
Еще он подумал, что столько сказав, она не сказала ничего и сказала всё. Это было странно. Но ведь она вообще была странная.
И он решил, что ему достаточно того, что он уже знает, но все-таки уточнил:
— Ты не хочешь мне рассказать о себе больше?
— Нет.
— Не сейчас, — добавила она.
— Почему не сейчас?
— Сейчас не могу.
— Ты поедешь?
— Да. Но, мне надо забрать свое оружие.
— Тебе помочь?
— Как хочешь.
— Я хочу.
Она вытянула к нему обе руки, ожидая, что он посадит ее на Грома. И он это сделал, подтянув ее к себе и долгожданно заключая в привычные поддерживающие объятья. И чувствуя почему-то, как будто кто-то родной и близкий ему вернулся домой после долгой отлучки. Сейчас дом его души был целым. Откинув голову ему на плечо и касаясь его шеи мягкими волосами, она сказала грустно и почти неслышно:
— Я тебя мучаю.
— Нет. Я сам мучаюсь — успокоил он ее.
— Зачем? — удивилась она.
— Самобичевание, — объяснил он, — добродетель, у нас так принято.
— Странное у вас добро.
— Как видишь, ты не одинока. В мире полно странного.
Потом они замолчали, и он направил коня к городу.
Эпизод 15
Быть богом
В день казни к ней пришел барон Аксель фон Мэннинг. На этот раз он не угрожал ей и не пытался оскорблять. Сначала он убеждал Эрту раздеться и переодеться в какую-то тюремную тряпку, но это ее совершенно не вдохновило. Тогда он попросил ее снять перед казнью хотя бы мечи, чтобы не ставить судей в глупое положение. Этим она прониклась и отдала ему не только мечи. Браслеты и сапоги она снимать не стала. Но их он и не просил. Потом он ушел и пришли другие люди. И ее вывели, наконец, из этого промозглого здания. Она знала, когда Ульрих появился на площади. И знала, когда он увидел ее. И почувствовала жжение его сердца.
И почему-то, в ответ на это жжение ее сердце тоже зажглось и расплескало жжение по всему телу. Которое, вдруг, на секунду сжалось, а потом обмякло то ли от боли, то ли от удовольствия, то ли от чего-то еще, чего она не могла понять. Она еще два дня назад знала, что встреча будет болезненной. Но не думала, что будет так непонятно. Эта непонятность не нравилась ей больше всего. Она попыталась его найти. Но, когда он появился на границе ее зрения, она почему-то отвела глаза в другую сторону. Она или не хотела или боялась смотреть на него, что именно заставило ее это сделать, она понять не могла. И чувствовала себя абсолютно растерянной. Она никогда еще не чувствовала ничего подобного.
Поэтому, чтобы сохранить ясность ума, она решила не смотреть и чем-нибудь отвлечь себя от него. Поэтому она целиком и полностью попыталась сосредоточиться на своей казни и панораме города, которая сейчас, без старухиных головных уборов и наставлений была гораздо обширней. Но ее мысли не хотели слушаться ее и все время возвращались к нему. Неужели ей его так не хватало все это время? И поймала себя на мысли, что ей хотелось бы сейчас оказаться с ним на Громе. В его руках, чувствуя рядом с собой его тело. Пусть даже вонючее и грязное. Она не понимала, почему сейчас ее эстетическим и этическим соображениям было на это наплевать. Это конец, подумала она. Это первые признаки разрушения. Она все-таки начала сходить с ума. И ей захотелось умереть уже как можно скорее, чтобы перестать прикасаться к нему своим восприятием. Она легко могла перестать это делать, но не могла заставить себя перестать. Ей хотелось к нему прикасаться.
Ему было жалко ее, ему было больно от того, что с ней происходит. Но почему? Почему, после того, как она так плохо с ним поступила, ему все еще небезразлична ее судьба? А ей были не безразличны его чувства. Она попыталась выкинуть все размышления из своей головы, чтобы они случайно как-то на ней не отразились, чтобы убедить его, смотрящего на нее, что у нее все хорошо, все в порядке, и что она не чувствует никаких мучений. Чтобы ему не было больно. Разгорающийся огонь не мог помешать ей этого сделать. Ее тело прекрасно подчинялось ее воле в любых чрезвычайных обстоятельствах, и оно не будет мучительно корчиться в агонии у него на глазах до самого последнего момента, пока ее тело не покинет жизнь. Сознание убийц покидало тело только одновременно с ней. А возможно, даже и позже. Была и такая гипотеза. И сейчас, Эрте представлялась возможность ее проверить.