Время просто перестало существовать. И она не знала, когда наступил тот момент, когда весь мир взорвался перед ее глазами… когда она просто выпала из реального мира в другое измерение. Она не слышала ничего. Она только ЧУВСТВОВАЛА. Она чувствовала столько всего, происходившего сейчас в ее душе и теле… что ее модифицированный мозг опаздывал обрабатывать и опознавать все эти ощущения, просто принимая и передавая их ей, и все это было УДОВОЛЬСТВИЕМ. Почти болезненным. Чистой, ничем не разбавленной эйфорией. Она не слышала своих криков, стонов, шипения… судорог, ее извивавшегося в оргазме тела… потом она пришла в себя… и оргазм все еще продолжался… приступами, толчками, отголосками… то возрастая, то замирая, еще несколько минут. Как эхо. То, что сейчас произошло было для нее настоящим чудом резонансного слияния души, тела и эмпатии. Искусством. Искусством достижения этой высоты. Которой она еще никогда не достигала. Она не чувствовала своих ног. По ним еще пробегали искры судорожного оргазма… и она посмотрела в его глаза. Глубокие, как бездна. Потемневшие и непроглядные… и выдохнула: «Спасибо». И услышала в ответ выдох его благодарности. Это было сказочное и беспредельное искусство.
Потом они долго лежали и молчали, приходя в себя, не разнимая онемевших объятий, постепенно возвращаясь в реальный мир. Ее голова лежала у него на плече, и он перебирал этой рукой гладкий шелк ее волос. Одеваться им не хотелось. И только на обнаженном теле Эрты все еще было ожерелье из корней папоротника. Наклоняясь, и целуя ее голову, он нарушил молчание:
— Ты сделала это не потому что тебе было плохо?
— Нет. Мне было хорошо, — ответила она, целуя его грудь, — И мне никогда не было так хорошо как сейчас. А тебе?
— Мне очень хорошо. И я никогда не чувствовал ничего подобного.
— Правда?
— Я похож на лгуна?.. — укоризненно посмотрел на нее Ульрих.
— Нет, — зачарованно любуясь им, ответила Эрта.
— Ты сделала это, потому что тебе хотелось сделать это именно со мной?
— Именно с тобой. Я не знаю никого с кем еще мне бы захотелось это сделать.
Они опять молчали. И он опять нарушил его первым:
— Если ты опять намерена сбежать и пополнить мою коллекцию твоих ножей, то можно я выберу что мне больше нравится до того, как засну?
— Нет.
— Почему нет? Тебе жалко нож?
— Нет. Я не сбегу. Но, если ты хочешь нож, выбирай любой.
— Я не хочу выбирать, я хочу всё.
Все еще находясь в гипнотическом трансе его близости и голоса, она отвечала:
— Всё не могу, извини.
— Понимаю, ведь тебе придется быть там, где они, даже если ты этого не хочешь.
— Поэтому и хочу их все, — добавил он.
— Но ведь я и так у тебя. И я хочу быть у тебя. Мне все равно, какое оружие у меня в руках. Я любым убиваю не хуже, я могу убивать и без оружия. Просто в нем часть меня.
— Об этом я и подумал, что со мной только половина тебя, — печально скривив губы ответил он, — Я хочу вторую половину. Где она?
— Если бы я знала.
— Все еще не хочешь рассказать, куда твое оружие увлекает твою вторую половину?
— Еще нет, извини. Сейчас мне вообще не хочется думать о том, что было до этого дня.
— Так тебе нужен нож? — переспросила она.
— Нет. Мне нужна ты.
— Зачем?
— Если бы я знал.
Она приподнялась, опираясь на руки и на Ульриха, внимательно посмотрела на него и твердо сказала:
— Я тоже хочу, чтобы я была тебе нужна, и не спрашивай меня зачем. Я тоже не знаю.
— А я тебе нужен?
— Очень.
— Почему?
— И этого я не знаю.
— Я тоже хочу быть нужен тебе.
— И нам нужно знать, зачем нам это нужно? — серьезно спросила его Эрта.
— Не думаю, — серьезно ответил он.
— Я тоже, — поддержала его она, — примем следствие и забудем о причинах?
— Просто будем вместе до тех пор, пока мы нужны друг другу? — улыбаясь, предложил он.
— Да, — серьезно ответила Эрта, наклоняясь чтобы поцеловать его. И его руки сомкнулись на ее спине. Больше они не разговаривали, одной ночи слишком мало, чтобы тратить ее на разговоры.
Утром, провожая его, она спросила:
— Когда мы увидимся?
— Я надеюсь, что скоро, — тихо отвечал ей и себе Ульрих, садясь на коня.
— Я тоже надеюсь — тихо сказала Эрта.
— Правда?
— Очень.
— И ты будешь меня ждать?
— Очень.
Выезжая за ворота, он остановился, медлил еще несколько минут, потом обернулся к ней:
— Эрта, мы увидимся. Неважно когда. Главное — мы увидимся.
Она серьезно и спокойно ответила:
— Да. Я буду ждать.
И он уехал.
Эпизод 18. Дыхание дракона
Всю обратную дорогу в свое комтурство Ульрих гнал Грома галопом почти без остановок. И он ни разу не оглянулся назад. Не то, чтобы он спешил вернуться в монастырь, он боялся, что если он промедлит где-то по дороге, то не сможет удержать себя от возвращения в свой замок. Там была Эрта. Которая ждет его. И будет ждать его, пока он не вернется. Когда он вернется, он не знал. Он пытался анализировать все, что с ним произошло, с тех пор, как он ее встретил, и пытался понять, почему девушка, столь не подходящая ему, начала занимать в его жизни такое важное место. Но никаких что-либо проясняющих объяснений ему в голову не приходило. Зато, ему пришло в голову, что его еще никто никогда не ждал. А теперь ждали. Именно его. Не как сына, не как друга, не как любовника. Как-то иначе. Он чувствовал это, но не мог точно ответить себе на вопрос, как именно его ждут и почему его так согревает мысль об этом ожидании. Он был ей нужен. Нужен, не так как другим женщинам, не так как другим людям. Как-то по-особенному. И также по-особенному ему была нужна она.
Он подумал, что уже никогда не сможет быть ни с одной другой женщиной. Эрта была слишком особенной. Эрта слишком хорошо пахла. А теперь также хорошо пахнет он. Даже его мачеха и Минерва, которых раньше он любил больше всех остальных женщин на свете, успели доставить ему несколько непривычных неприятных моментов, находясь в непосредственной близости от него. Не говоря уже об Ульрике, ее служанке и городских женщинах. Отец таких эмоций не вызвал. Может быть, потому что это был отец, а может быть, потому что его отец был мужчиной и он никогда не задавался вопросом о приятности физической близости мужчин. С мужчинами все было как обычно. Ничего не изменилось. Только женщины начали доставлять ему неприятные ощущения несвежестью своего тела, которая отсутствовала у Эрты. Это его одновременно и успокоило и обеспокоило. Успокоило, потому что он теперь точно был уверен, что мужчины его никак не интересуют в интимном плане, но его беспокоило то, что он никак не мог понять, почему его все еще интересует Эрта, в которой было так много мужского, и интересует очень сильно. А может быть, не было? Может, все мужское было в ней только снаружи? А внутри она была самой настоящей женщиной? Он вспомнил ее нежность, недавние стремление к красоте и нерешительность, и это еще больше убедило его, что мужского в Эрте не так уж и много. О прошлой ночи он старался не думать, эти воспоминания вызывали в нем мысленный хаос и тоску.