— Ты права. У него получится, — согласился Герард, — пойду, поговорю с ним.
— Герард, — окликнула она его, когда он задумчиво пошел прочь.
Тот обернулся.
— Я думаю, что этот бог и тебе не позволил поехать с его отрядом… — сказала она, — без тебя, скорее всего, этого шанса на спасение никому бы не представилось. Я не знаю, послушали бы меня остальные. Все были бы мертвы. Весь мир. Ты не должен был ехать. Это была не твоя судьба. Твоя судьба была намного важнее.
Она почувствовала, как тяжкий груз начинает спадать с его плеч.
— А их не важна? Судьба Ральфа была бессмысленно умереть?
— Ты лучше меня знаешь, Герард, что такое война. В моем мире войны — довольно редкие явления. И ты лучше меня знаешь, что такое божья воля. Возможно, их судьба была умереть, чтобы дать возможность Ульриху выжить, чтобы он объяснил совету то, что не можем объяснить мы с тобой. Возможно, если бы там не было Ральфа или Нормана, или кого-то еще, Ульрих не выжил бы. Возможно, их судьба была важней обеих наших. Мне начинает казаться, что ничего бессмысленного на свете нет.
— Да. Думаю, ты права, — согласился с ней он, окончательно сбрасывая с себя все, что его угнетало. Он больше ни в чем не сомневался. И уже не выглядел таким постаревшим как несколько часов назад.
Ульрих все-таки пришел к ней за разъяснениями:
— Ты предполагаешь, что эти Существа могут полностью уничтожить мою страну?
— Это я не предполагаю, это я видела. Не только твою. Они могут уничтожить все страны. А предполагаю я то, что им можно помешать это сделать.
— И ты считаешь, что мы можем победить, несмотря на то, что тысячи таких как ты, не смогли этого сделать?
— Сейчас другие условия. Возможно, ваш бог любит вас гораздо больше, чем наш любил нас.
— Ты будешь учить нас своему боевому искусству?
— Нет.
— Нет?
— Это невозможно. И на это нет времени. Они скоро полностью восстановятся.
— Почему невозможно? Мы кажемся тебе такими глупыми?
— Потому что мой организм другой. Я из другого мира.
— Люди везде одинаковые.
— Не совсем. Я — уродец, — напомнила ему она.
— Я не совсем тебя понимаю, но хоть чему-то ты ведь можешь нас научить. Или зачем ты хотела этого разговора? Или Герард солгал мне?
— Не солгал, — сказала она, выгораживая Герарда, который в общем-то и не солгал, выполняя ее невысказанное желание, — я хотела поговорить. Но ты все время задаешь вопросы и заставляешь меня на них отвечать, вместо того, чтобы выслушать меня. Да, я могу научить. Но, против Существ это не поможет, и я могу не успеть, до их нападения. Нападать надо самим, и сейчас, пока они слабы.
Он равнодушно сказал:
— Значит, учи тому, что можешь. Неважно насколько сильно это поможет, главное, что поможет причинить врагу больше вреда. Сколько тебе надо людей?
— Почти не поможет, — отмахнулась Эрта от надоевшей темы, — но, я могу показать, что причинит Существам больший вред, чем мое обучение. И люди мне нужны все.
— Покажи.
— Это может испугать тебя.
— Ты считаешь меня трусом? — криво усмехнулся Ульрих.
— Нет. Но, выглядит это страшно, — предупредила она его, — страшно невозможным.
— Если собираешься колдовать — начинай. Я не испугаюсь, — игнорируя ее предупреждение, приказал он.
— Хорошо. Смотри.
Она повернулась к толпе рыцарей. И они начали строиться в боевом порядке Содружества. Они начали становиться сплошным единым организмом, каждая клетка которого вооружена и способна убивать. Этот организм направился к яблоневому саду, по пути вбирая в себя новые, втекающие в него вооруженные человеко-клетки. Через несколько минут сад был стерт с лица земли практически до основания. Эрта немедленно отпустила людей. Она очень рисковала. Еще одно оранжевое предупреждение — и следущее будет красным. И больше не будет. После этого, она превратится в хлам без предупреждения. Все нервные клетки будут уничтожены. Но, никто из манипулируемых ею людей, не оказал сильного сопротивления. Несколько уколов протеста были слишком вялыми. Или не успели, или их подсознание было слабовато, для того, чтобы пробиться через предконтрольное погружение сознания в бессознательное состояние к детекторам модбезопасности. Или Ульрих повредил модбезопасность, которая при прошлой активации не смогла однозначно оценить, против его воли или нет Эрта замещает его сознание своим. Когда она покидала его, ее странный подсознательный союзник еще не был окончательно подавлен его разбуженным сознанием. В ее мире повредить модбезопасность было невозможно, несмотря на постоянные попытки криминальных объединений и ученых тестеров это сделать. Но, она не помнила случаев, чтобы сознание ведомого и принимало, и отторгало контроллера одновременно, пытаясь при этом бороться само с собой. Приходящие в себя люди поначалу оставались стоять там, где она их отпустила, объятые ужасом, а затем начались паника и крики.
Ульрих, оцепенело и ошеломленно, молчал. Потом, почти беззвучно, сказал:
— Это был мой сад. Это были мои люди. Они были… не люди.
Потом он спросил:
— Как ты это сделала?
— Просто я так умею. Замещать сознание, — и Эрта попыталась объяснить, тщательно подбирая слова, чтобы они были доступны для понимания на уровне развития этого мира, — Встроенная в мое тело технология… механизм… улавливает… перехватывает… чужие импульсы… волны… чувств. И заменяет их моими. Живые… то есть… люди, не могут ориентироваться в тумане. Убийцы могут. И могут управлять телами с помощью некоторых областей сознания управляемых людей. Скорее даже не управлять, а направлять. Но, ядро чужого сознания чаще всего погружается в сон, если ведомый не отказывается специально.
— Если ты так умеешь, то почему спасла только меня! Почему не всех?
— Я не могла всех. Я могла только тебя.
— Почему!
— Потому что так далеко я могла дотянуться только до тебя. Мой эмпатический лот действует только в радиусе нескольких миль. Для тебя он — два дня пути. Только для тебя.
— Почему?
— Я не знаю.
— И так было всегда?
— Нет. Не всегда.
— И когда ты этому научилась?
— Не спрашивай меня, пожалуйста. Я не хочу говорить об этом. И лгать тебе не хочу.
— Лгать ты мне не можешь. Ты дала слово. Но, я должен знать все, что касается твоих возможностей, для спасения моих людей.
— Когда и как это произошло, не касается никого, кроме меня.
— Понятно. Если ты сделаешь это со всеми войсками, мы можем победить?
— Я не могу сказать наверняка. Но шансы у нас есть. И довольно хорошие. Гораздо б'ольшие, чем у нас по-отдельности. Думаю, нам нужен симбиоз наших возможностей.
— Что нам нужно?
— Слияние.
Через пару минут он произнес:
— Я должен подумать об этом, и о том, как сказать своим людям, что с ними случилось и о том, что устроила это ты и что это было сделано, возможно, для их же блага.
— Это не благо, — тихо и твердо сказала ему она, — в моем мире это было просто последнее средство. В черном тумане люди не могут ни видеть, ни слышать, они не могут даже почувствовать врага. Могут только убийцы и направляемые убийцами.
— Значит, и в моем оно последнее, — констатировал Ульрих, вспоминая черный туман.
— Я могу не отключать их чувства, — сообщила она, — но тогда они могут умереть от боли намного раньше, чем потеряют боеспособность.
— Думаю, что боли и так будет достаточно.
— Да.
— Думаю, я соглашусь. Пока только я, — сказал он, — если ты больше никем не пожертвуешь ради меня. И если я буду в этом уверен.
— Я боюсь, что мне придется пожертвовать и тобой, если этого нельзя будет избежать, ради уничтожения Существ, их нельзя оставить в живых, ни одно. Другого шанса не будет. А как они размножаются в моем мире было никому неизвестно, — снова сочла своим долгом предупредить его она.
— Почему ты тогда не убила меня в тот раз?
— Потому что это было бессмысленно.
И ответила на его немой вопрос: