Она спросила:
— А если мы не успеем родить детей, до того как они вернутся?
— Но, мы же не можем не попытаться спасти два мира?
— Три мира. Мы попытаемся.
— Значит, ты согласна?
— Я всегда буду с тобой. Даже после того, как уйду. Но, ведь ты не можешь жениться.
— Я мало чего не могу. Я не могу оставить тебя рядом с собой навсегда, но жениться на тебе я могу. Думаю, Господь не будет противиться, если я оставлю служение ему ради такой богоугодной цели, как спасение миров.
— А женитьбе на ведьме он тоже противиться не будет?
Ульрих, лукаво взглянув на нее, смиренно опустил глаза:
— Я пока еще монах. Прямо сейчас я могу отпустить тебе все твои грехи, если ты искренне в них раскаешься, причастить, и ввести в лоно церкви истинную христианку.
— И этого будет достаточно? Я ведь все же останусь той, кем являюсь, и мои возможности видели тысячи людей.
— Их видели те, кто был на твоей стороне, благословленной церковью. На другой стороне было то, что назвали армией тьмы. К тому же, победителей у нас не судят.
— Неужели?
— Я твердо знаю, что я могу сделать и чего не могу. Если я сказал, что сделаю, значит это будет сделано. В нашем мире доступны еще и такие средства как связи и подкуп. Если потребуется, я запишу во всех хрониках, что приступ чумной лихорадки вызвал массовые бредовые видения в наших краях. Никто не знает, что это за болезнь и каковы все ее последствия. Если бы у меня были сомнения в моих возможностях, я бы просто тебя спрятал.
Она не стала спрашивать, как именно он это сделает, и как все это всем объяснит. Ей это было не нужно. Она знала, что он может всё. Она привстала на колени, извернувшись, чтобы не покидать кольцо его рук, и приблизив ладонями его голову к своему лицу, пристально посмотрела на безгранично обожаемого мужчину. В его серые звездные глаза, потемневшие и непроглядные, как бездна. Его, давно рвущееся наружу, чувство к ней, все еще сдерживалось им, в опасении, что ей не нужно от него настолько много. И она освободила его:
— Я очень люблю тебя, Ульрих. Я безмерно, безмятежно, неправильно, нелогично люблю тебя. Я хочу за тебя замуж и хочу детей от тебя, хочу, чтобы у них была безупречная репутация, я хочу все, что ты захочешь мне дать и хочу дать тебе все, что ты захочешь у меня взять. Я никогда не буду тебе лгать или что-то скрывать. Но, я не могу знать этого наверняка, иногда обстоятельства бывают сильнее даже меня. Если этого нам будет достаточно, я буду счастлива.
Но, еще я могу — добавила она, — поставить эмпатический мост между моими чувствами и твоими, и буду еще более счастлива — я не смогу солгать тебе ни словом, ни мыслью, ни чувством, я не смогу ничего скрыть от тебя. В двух днях пути. Но, и ты не сможешь. Твоя жизнь будет моей, также как и моя будет твоей. Нам это нужно?
Он смотрел в ее золотые глаза, лучащиеся искренним зачарованным чувством, ее лицо казалось таким вдохновленным, изысканным, неземным… Моя богиня, — очарованно подумал Ульрих, улыбнулся, став невозможно, невероятно красивым, прижался лбом к ее голове и горячо выдохнул своими губами в ее губы:
— Я люблю тебя, — повторил он, — поэтому мне будет не трудно быть богом или уродцем вместе с тобой, главное — быть вместе с тобой, в одном чувстве.
— До самого конца, — выдохнула она, целуя его.
И даже дольше, — серьезно прошептал он, лишая ее возможности говорить.
Эпилог
Эрта фон Бонненгаль еще не успела родить ни одного ребенка, когда Существа нашли ее. Когда однажды утром она открыла глаза, разбуженная чувством постороннего присутствия, и пытаясь понять, почему не сработала внутренняя система безопасности, в ее комнате было не одно рассветное солнце, а целых два.
Дымчатое золотисто-багровое Существо стояло напротив возле кровати и смотрело на нее:
— Мы не хотим прыгать.
— Привет, — сказала Эрта, — я тоже не хочу, но ведь нам придется.
— Зачем?
— Чтобы вы не убивали.
— Мы не любим убивать. Мы не любим ничего, кроме познания. Не любили. До сих пор. Наш мир был слишком медленен. Вселенная встряхнула наш мир.
— Наш мир был слишком быстр…
— Этот мир слишком противился познанию.
— Видимо, Вселенная встряхнула все три мира, избавляясь от излишков и приводя себя в равновесие…
— Да.
— Вы никого не убили с тех пор?
— Убили. Болезнь, которая убивала нас. Мы убили ее всю.
— Вы уничтожили возбудителей черной чумы?
— Да. Потом мы учились говорить. Мы учимся все сразу. Чтобы сказать, что не хотим прыгать. Потом мы искали тебя.
— Значит, мы все останемся здесь?
— Мы тоже хотим спасти наш мир. Мы тоже эмпаты от рождения. Но, раньше была помеха понимать.
— И у нас была. Простите.
— Вы не знали. И мы не знали. Мне надо идти. Меня ждут. Искать нам планету. Здесь нет условий для размножения. Возможно, и мы сможем оставить предупреждение. Прощай. Живи долго.
— Прощайте. Будьте счастливыми — сказала она слова прощания своего нового внутреннего мира. И одно из солнц покинуло ее комнату.
В комнату вернулся Ульрих:
— Поскольку цели нашего будущего рода несколько нетривиальны, думаю, нам нужен собственный герб, — сказал он, разоблачаясь, приникая к Эрте, и пытаясь начать очередной акт воспроизведения рода спасителей миров.
— Я умею вышивать, — похвалилась она в его глаза, обнимая его, и чувствуя как ее тело загорается огнем его благородных целей.
— И что ты хочешь изобразить?
— Не знаю. А каким должен быть герб?
— Отражать дух хозяев. Возможно, какое-нибудь растение, животное или птица. И у нас должны быть свои цвета.
— Думаю, по поводу цвета лучше всего обратиться к Кристине, лучше нее никто в этом не разбирается. А наши цвета последнее время слишком часто меняются.
— А по поводу животных, похожих на людей, к Минерве?
— О, Ульрих, нет, конечно. Это же наш герб, мы тоже должны что-нибудь придумать.
— Может, ты будешь — лев?
— Нет. Он грязный и плохо пахнет.
— Может, орел?
— Может быть, но я не уверен.
— А кем буду я?
— Драконом, — улыбнулся он.
— Почему драконом? — удивилась она, — Я слышала, что рыцарям драконов нужно убивать…
— Мне не нужно. Рыцари убивают драконов, когда спасают принцесс. Но, моя принцесса это тоже ты.
— Мне не нравится быть драконом.
— А мне не нравится быть львом.
— Тогда давай каждый решит за себя, кем ему быть? Нарисуем, и вместе решим, стоит ли делать из этого герб?
— Давай. А сейчас давай спасать мир, — потребовал он, впиваясь в ее рот поцелуем.
И они спасли его два раза. Днем они еще раз спасли мир. Они спасали мир днем и ночью…
Вечером она чувствовала, как долго он мучился размышлениями, засыпая в ее волосах. Пытаясь понять, кто он, кто они. Она тоже мучилась, пытаясь это понять. Кто же мы, — думала убийца, кто я?
А утром он подошел к столу и взял два листочка бумаги.
— Ты готова?
— Да, я решила. А ты?
— Я тоже.
Когда они закончили, она сказала:
— Показывай первый.
— Опять боишься?
— Нет. Я волнуюсь. Поэтому ты показывай первый.
Он развернул свой листок. На нем был лебедь. Она улыбнулась и приложила к нему листок со своей лебедью.
И услышала, как он прошептал, целуя ее ухо:
— Меня устраивает этот герб.
— Меня тоже, — сказала она, чувствуя разливающееся по ней желание спасти мир.
— Вместе и до конца?
— И даже дольше… — начала Эрта, вспоминая о вчерашнем визите солнца.
© Copyright Велецкая Олеся (ofk@gmail.com)