– Так тащите её! Чего же вы ждёте? Бережёте для себя?
Лицо Мактига потемнело, глаза стали мрачными.
– Я не мог знать, что корабль здесь… – начал он, но Большой Джим оборвал его. Раздражение и досада из-за собственного корабля, нетерпение, злость из-за неудачной попытки подняться на борт найденного совсем вывели его из себя.
– К дьяволу ваши объяснения! – взревел он. – Тащите лестницу!
Ни слова не сказав, Мактиг направился к шлюпке. Пока он отсутствовал, Бенсон бранился и кричал, а я ждал в неловком молчании. Большие глаза Пен были полны слёз, но Чедвик наблюдал с тенью циничной улыбки на лице, как будто наслаждался буйством шефа. Вернулся Мактиг с лестницей, швырнул её под ноги Бенсону и отошёл. Лицо его не смягчилось, на Пен он не смотрел.
Бенсон прикрикнул:
– Закрепите её! Ведь вы её для этого принесли?
Мактиг поднял лестницу и стал раз за разом забрасывать её на борт. Крючья на ней были небольшие и не зацеплялись. Попробовал забросить Чедвик, потом я, но безуспешно. Наконец Бенсон сам схватил её, но лестница всё равно не держалась.
Мактиг выругался, взял лестницу из рук Бенсона, повернулся к нам троим и холодно сказал:
– Я поднимусь и закреплю лестницу. Вы поняли меня, Чедвик? И вы, доктор Фенимор? Я поднимусь на борт исключительно как представитель мистера Бенсона… какие бы претензии ни возникли в связи с моим подъёмом, я от них отказываюсь. Корабль и все в нём находящееся принадлежит мистеру Бенсону… или он принадлежит кораблю – все так же странно закончил он.
Не добавив ни слова, он перебросил лестницу через плечо, подошёл к корме и начал подниматься, используя в качестве опор выступы и разбитый рулевой брус.
У борта он задержался, очевидно, осматривая палубу. На мгновение его шевелюра вспыхнула, будто какой-то яркий луч упал на неё и тут же исчез. Это зрелище почему-то меня очень встревожило.
Прошла минута, ещё несколько, но Мактиг не возвращался. Бенсон нервничал, его раздражение росло.
– Мактиг! – вскричал он. – Что вы там делаете? Спускайте же лестницу!
Показалась голова Мактига. Лицо его было бледным, глаза остекленели, как у человека, только что проснувшегося и ещё не пришедшего в себя. Он смотрел на нас, словно слышал, но не видел нас. Потом отвёл взгляд и посмотрел на берег.
Бенсон снова с яростью закричал:
– Лестницу, чёрт возьми! Лестницу!
Мактиг заметно вздрогнул, внезапно вдруг увидев нас. Развернул верёвку, закрепил крючья и сбросил лестницу. Она повисла в футе от песка. Бенсон подскочил к ней. Мактиг держал сверху, Чедвик – снизу, и Бенсон поднялся с поразительным проворством. За ним вскарабкалась Пен. Следом – Чедвик, потом я; подниматься было трудно – никто уже не держал лестницу внизу. Мактиг протянул руку и втащил меня на палубу. Он снова казался нормальным, глаза его утратили странное рассеянное выражение, хотя в них по-прежнему блестела насторожённость.
– Взгляните на это, – сказал он и прошёл к обломку мачты. К нему был прикован корабельный колокол. Годы покрыли металл зеленоватой патиной, но в остальном он не пострадал. Я почувствовал странное облегчение, словно какая-то ноша, о которой я и не подозревал, свалилась с моих плеч. Я воскликнул:
– Вот этот колокол мы и слышали, Майк! Должно быть его раскачал ветер.
Мактиг сухо ответил:
– Учёный ветер, должно быть! Точно отсчитал удары. Но взгляните внимательней.
Я посмотрел. Языка у колокола не было. Болты, которыми он крепился, были на месте, но сам язык – нет. Я постучал по краю. Мне ответил гневный звон.
Мактиг схватил меня за руку и резко сказал:
– Не делайте этого!
Ладонь его была холодной, влажной от пота.
И вдруг я понял, что Мактиг боится и изо всех сил старается скрыть это.
Бенсон взревел:
– Эй, Майк, идите сюда!
Он стоял у чёрного рулевого колеса. Очевидно, его дурное настроение развеялось, он смеялся вместе с Чедвиком и жестикулировал. Но Пен не смеялась. Она отодвинулась от колеса и стояла у подножья короткого трапа, ведущего с кормовой на главную палубу. Мне показалось, что она напряжённо и очень уж внимательно смотрит на подходящего Мактига.
Я заметил, что палуба под её ногами была на пять-шесть футов выше той, на которой были мы с Мактигом, и что рядом находится дверь, очевидно, ведущая в проход или каюту под кормовой палубой. В порог и косяки двери были вбиты десять тяжёлых металлических гвоздей на расстоянии в полфута друг от друга. Они торчали наружу наподобие cheveaux de trise[2]. Шипы торчали и поперёк двери с разных сторон. Ясно, что дверь открывалась наружу, как и должно быть на корабле; причины этого поймёт всякий моряк. Тот, кто забил шипы, намерен был прочно запечатать эту дверь.
Запереть то, что было внутри.
Я собирался заговорить об этом с Мактигом и не смог. Он с тем же странным вниманием смотрел на Пен и шёл медленно и неохотно, словно против воли.
Когда я начал подниматься по трапу, мне пришло в голову, что палуба поразительно чиста. Доски как будто только что промыты и надраены. У закрытой двери виднелись небольшие кучки песка, но и все.
Остальные толпились у рулевого колеса, и я слышал, как Бенсон возбуждённо говорил:
– Оно прекрасно, Майк! В отличном состоянии! Его легко перенести и укрепить на «Сьюзан Энн». Клянусь Богом, я вырвал бы даже старый руль, если бы он не был разбит!
Я подошёл к колесу и взглянул на него. Прекрасная вещь, из какой-то твёрдой, гладкой древесины поразительно чёрного цвета. Как будто вырезано из полированного гагата, а не из дерева. И состояние прекрасное, ни царапинки, ни вмятины. Но самое удивительное – окружность рулевого колеса. Шести дюймов шириной, этот деревянный обод полого изгибался, в него были вделаны спицы. А по кругу в ряд вырезаны изображения рук, тыльные стороны ладоней, пальцы согнуты, будто сжимают что-то. Я пересчитал их – восемнадцать. Вглядевшись внимательнее, я понял, что их – девять пар и что ни одна из них не похожа на другую. Ясно также, что выполнил эту работу замечательный художник и работал он с живой натуры – в каждой паре рук была отчётливая индивидуальность. Каждая пара сцеплялась у запястья, под и над ней проходили другие руки, так что все восемнадцать рук сливались в единый неразделимый узор. Одна пара была женская, пальцы длинные и тонкие, концы их заострённые, но сильные и со странным впечатлением жестокости. Ещё одна пара, нарушая общий рисунок, располагалась под другим углом… и хватка этих кистей была сильнее, крепче… Форма и симметрия этих рук говорили о воспитании… руки патриция…
Эти подробности громоздились друг на друга, только что незаметные, а в следующий момент – абсолютно ясные, как будто колесо само открывало их… и тут мне показалось, что полоска, на которой вырезаны руки, становится прозрачной, и что руки не вырезаны, а находятся в ней… и что каждая из них держит спицу чёрного колеса… и что руки эти живы…
6. ЧЁРНОЕ КОЛЕСО ПОВОРАЧИВАЕТСЯ
С неожиданным отвращением я отвёл взгляд, охваченный тревогой. Бенсон опустился перед колесом на колени, осматривая его крепления и что-то бормоча. Чедвик глядел на него с циничной радостью. А Пен смотрела на руки, восхищённо, как смотрел и я, и в её голубых глазах усиливалось выражение ужаса. Мактиг, стоя рядом, внимательно наблюдал за ней, серьёзно, мрачно и напряжённо, как будто ждал сигнала, чтобы прыгнуть и оттолкнуть её в сторону.
Неожиданно чёрное колесо шевельнулось. Оно повернулось, и спицы его нацелились на Мактига. Это было целенаправленное, сознательное движение, колесо словно повернули невидимые руки. Я услышал крик Пен…
И увидел, что против Мактига застыли те спицы, которые сжимают руки патриция, господствующие над остальными. Они как будто предлагали себя Мактигу.
Бенсон поднял голову, свирепо сказал:
– Кто повернул колесо? Почему ты закричала, Пен?
Пен не ответила. Руки её были прижаты к груди; глаза, потемневшие от страха, смотрели на Мактига.
2
Доска или бочка, покрытые острыми металлическими шипами, торчащими в разные стороны. В средние века использовались в качестве защиты от нападения кавалерии. – Примечание переводчика