С другой стороны, все стычки с Маккормаком произошли только по его собственной вине. Он вел себя с высокомерной назойливостью, подчеркивая свое превосходство в силе, в том числе и физической. Дело не меняло и то обстоятельство, что Маккормак не отдавал себе отчета в своих действиях. То, как он использовал заведомое превосходство своего положения, чтобы шантажировать Фелисити, до сих пор вызывало у нее приступы бурного негодования. В то же время она понимала, что переживает сейчас именно из-за угрозы, которую полковник отпустил как бы невзначай.
Сквозь ставни уже пробивался серо-голубой свет зари, когда Фелисити погрузилась наконец в легкую дрему. Проснувшись поздним утром, она накинула халат из хлопковой ткани и повязала шею батистовым кружевным платком, прежде чем выйти из спальни.
Фелисити решила отнести в казармы корзину с продуктами, так как арестантов всегда кормили на редкость плохо. Кроме того, там она могла узнать какие-нибудь новости насчет отца и Валькура, выяснить, почему их арестовали.
Мсье Лафарг, отец Фелисити, был торговцем. Его дом, как и многие другие в Новом Орлеане, сложенный из бревен, проконопаченных мхом пополам с оленьей шерстью и покрытых глиняной штукатуркой, напоминал жилища в сельской средневековой Франции. На нижнем этаже с окнами на улицу размещался магазин тканей и склад, а в маленьких задних комнатах с выходом во двор обретались слуги и находились прачечная и кладовые. Семья мсье Лафарга жила на верхнем этаже. Попасть туда можно было через узкий портал, напоминавший тоннель и выводивший прямо во двор, к лестнице, пристроенной к задней стене. На втором этаже находилось несколько довольно удобных комнат, четыре спальни и большой зал, примыкавший к лестнице, который использовали как столовую.
Спускаясь по лестнице, чтобы направиться на кухню во дворе, Фелисити услышала стук каблуков по насыпи. Она затаила дыхание и тут же увидела худощавого человека в треуголке, украшенной огромным плюмажем, ниспадавшим на плечо. В руке у него была трость с набалдашником, обвитым лентами.
— Валькур! — крикнула она, бросившись навстречу.
— Собственной персоной, — ответил он с мрачной развязностью, слегка поклонившись в знак приветствия и сдернув с головы шляпу.
— Где отец?
Лицо Валькура сразу сделалось угрюмым.
— К сожалению, он до сих пор остается в гостях у наших испанских хозяев.
— Значит, его так и не отпустили? Но тогда почему ты оказался на свободе?
— Почему? — переспросил Валькур нарочито дурашливым тоном, прикрыв глаза ресницами. — Потому, милая Фелисити, что такой праздный тип, как я, слишком пустоголов и глуп для того, чтобы устраивать революцию. Эти идеи буржуа кажутся мне слишком скучными. Допустим, меня видели на паре собраний, которые были весьма популярны в Новом Орлеане, но я с таким же успехом мог бы оказаться где угодно.
— И они поверили тебе?
— Я умею прикидываться легкомысленным дурачком, если это доставляет мне удовольствие, — ответил Валькур, тряхнув головой. — Возможно, наш полковник Маккормак и не поверил мне до конца, однако выражение сурового неодобрения, появившееся на его милом лице, навело меня на мысль о том, что я, по его мнению, не представляю для властей никакой опасности.
— Он был там? — Фелисити с трудом произнесла эти слова из-за подступившего к горлу кома.
— Да, вчера утром. Похоже, он здесь второй человек после О'Райли и подчиняется только ему одному. Его не было на месте, когда меня сегодня отпустили, но я об этом нисколько не сожалею.
По тону Валькура, с трудом сдерживавшего гнев, чувствовалось, с какой злобой он отнесся к допросу, устроенному испанцами, и что в таком настроении ему лучше не попадаться под горячую руку.
— Если ты решил подняться наверх и переодеться, — сказала Фелисити, — я распоряжусь принести туда рогалики и шоколад для нас обоих.
— Я глубоко тронут твоей заботой, — ответил он, скривив тонкие губы в неком подобии улыбки. — Мне сейчас больше всего на свете хочется поскорей избавиться от тюремной вони. Сделай одолжение, пришли ко мне заодно и Дона, и как можно скорей.
За чашкой шоколада с теплыми хрустящими булочками Валькур рассказал сестре, что произошло позавчера в доме генерал-губернатора. Приглашенных на прием к О'Райли приветствовали в его резиденции очень тепло. Спустя некоторое время после того, как подали прохладительные напитки, их всех попросили пройти в смежный зал, где к ним в очень резких выражениях обратился сам О'Райли, в то время как комендант Обри стоял рядом с покрасневшим от волнения лицом. Ирландец заявил, что жители Луизианы проявили неуважение к Испании, что король Карлос крайне недоволен недавними беспорядками в провинциях и оскорблениями, нанесенными губернатору Уллоа, его чиновникам и военным. Его величество разгневан прокламациями, унизительными для его правительства и великой испанской нации. В этой связи, сказал О'Райли, он получил приказ короля арестовать зачинщиков сих возмутительных действии и судить их по законам королевства.
Затем генерал-губернатор прочитал указ его католического величества, предписывающий совершить действия, о которых он только что объявил, после чего добавил от себя:
— Господа, вы обвиняетесь в организации недавнего восстания. Именем короля я заключаю вас под стражу.
Во время чтения указа в зале появились несколько испанских офицеров. Как только О'Райли закончил и объявил, что в соответствии с испанским законом о государственных преступниках их имущество будет описано и конфисковано, французов окружил целый отряд гренадеров с ружьями с примкнутыми штыками. Если их признают виновными, имущество будет продано, а вырученные деньги после уплаты долгов кредиторам и отчисления сумм в пользу жен и детей перейдут в собственность государства.