Когда я подумала об этом, жар хлынул от него густым импульсом, облаком тепла и любви. Теперь я тоже это вспомнила. Но дело было не только в этом. Такое чувство, будто черно-белый мир, в котором я запечатала своё прошлое, взорвался вокруг меня стерео-звуком и яркими цветами. Я вспомнила, как мы с Зои бегали по полям с лошадьми, а дядя Чарльз говорил, что мы можем поговорить с ними, если будем шептать совсем тихонечко, и дразнил меня метеоритом из-за моего нрава.
Как я забыла столько всего? Кто-то помог мне забыть?
Он нашёптывал мне секреты о тех вещах, которые мы можем делать своим разумом. Предостерегал нас никогда не говорить нашей матери, и что даже наш отец не хотел, чтобы мы учились этим вещам, пока не станем старше...
Я вспомнила, каким иным все было тогда.
Какой иной была я.
Интенсивность этого чувства вернулась, заставляя меня ощутить тошноту... ощутить себя пьяной... даже сильнее, чем в последние черт-знает-сколько-месяцев, когда я боролась с происходящим между мной и Блэком. Я боролась с американскими горками, на которых поднималась и падала с самого Бангкока, с тем чувством смущённости, непонимания, кто я теперь такая.
Я подавила желание вцепиться в него... встряхнуть его, возможно, но не от злости. Этот избыток чувств хлынул в моё тело, заставляя меня стиснуть кулаки, заставляя слезы навернуться на глаза. Я хотела кричать на него, спросить, где он был, почему нас покинул.
- Ах, дитя, - сказал он мягче, лаская мои волосы. - Эта история такая длинная, что я не могу рассказать её сегодня. Просто знай, что я часто о тебе думал... очень, очень часто. Я с нетерпением ждал дня, когда смогу вновь тебя увидеть, когда мы сможем вновь стоять рядом...
Слезы мерцали в его бледных глазах, катясь по лицу, когда он вновь поцеловал меня в щеки. Он все ещё держал меня за руки, массируя мои пальцы и окидывая меня взглядом, улыбаясь сквозь слезы.
Даже теперь, когда я была взрослой, он был высоким.
Я полагала, что мои воспоминания об его росте исказились из-за того, что я сама была намного меньше, но он все ещё казался мне высоким. Не таким высоким, как Блэк, который наверняка был выше 198 см, но дядя Чарльз, казалось, был около 185-188 см.
Взглянув на его лицо, я вновь ощутила себя ребёнком.
- Что ты здесь делаешь? - мои слова звучали так же невнятно, как и все, что расплывалось перед моими глазами. Я вытерла лицо тыльной стороной ладони, все ещё прислоняясь к его ласкающим рукам и пальцам. - Почему ты вернулся сейчас, после всего...?
Затем до меня дошло кое-что ещё. Мой разум немного прояснился от этого тумана.
Блэк, думавший, что я приехала сюда из-за того, что он показал мне в этих файлах.
Блэк, хотевший, чтобы я осознала - мне безопасно приехать сюда, никто из этой группировки террористов и криминальных лордов даже не подумает причинить мне вред.
Блэк, нуждающийся в том, чтобы я лично спасла его.
Я вспомнила те файлы, надписи на фотографиях моих дядюшек, нацарапанные почерком Блэка. Я вспомнила, что он написал на фотографии дяди Чарльза.
В тот же промежуток между вздохами перед моими глазами пронеслось другое воспоминание, в этот раз - о моем отце. Ну, то есть о нас обоих, сидевших у костра на пляже, после целого дня плаванья на каяках по Тихоокеанскому Северо-Западу. Мы с сестрой пили горячий шоколад, жарили маршмеллоу и обжигали себе пальцы, стаскивая их с пальцев, чтобы сделать для взрослых смор. Мы обе гордо протянули готовый десерт одному из взрослых, затем вернулись к созданию следующего, больше восторгаясь процессом создания, нежели настоящим поеданием.
Мой отец и мать сидели на выброшенном на берег дереве, моя мама устроилась между ног отца, его руки скрылись в её волосах и массажировали её плечи. Мои дядюшки тоже были там, и две сестры мамы с несколькими мамиными кузинами.
Они пили кое-что намного крепче горячего шоколада.
Они передавали бутылку, рассказывая истории и шутки и смеясь.
Мы с Зои были единственными детьми, и нас скоро должны были отправить спать, тогда как взрослые не лягут ещё несколько часов. Тем временем нам поручили делать десерт, так что я только вполуха слушала, что они говорят, сосредоточившись на том, чтобы получить идеальную коричнево-чёрную корочку перед тем, как засунуть маршмеллоу между двумя крекерами и кусочком шоколада Hershey’s, который Зои держала наготове на бумажной тарелочке.
В какой-то момент я вспомнила голос отца, точно раскат грома заглушивший остальные смешки. Даже тогда, в возрасте лет семи, я понимала, что он уже слегка перебрал с алкоголем.
- ...Тебя определённо правильно нарекли, - пошутил отец, обращаясь к дяде Чарльзу и качая головой. - Как ты вышел сухим из этого дерьма, серьёзно...? Я был бы уже мёртв.
Это шутки моего воображения, или при этих словах он издал тот щелкающий звук?
- ... Ты даже получил правильный цвет глаз вдобавок ко всему остальному, - дразняще добавил мой папа. - Тебе стоит начать носить четырёхлистный клевер, просто чтобы поддразнить остальных...
- Чтобы дать тебе ещё одну причину насмехаться надо мной, брат? - сказал дядя Чарльз. - Нет уж, спасибо. Мне больше нравится думать, что я сам по себе даю тебе достаточно поводов для веселья...
Заметив, что я смотрю на него с той стороны костра, он подмигнул мне, слабо улыбаясь и поднося бутылку с алкоголем к губам. Он отпил большой глоток, затем передал бутылку маминой тёте. Одна из маминых кузин удобно устроилась у него между ног, положив голову на его бедро. Тогда я не думала об этом, но сейчас, в своём воспоминании я ясно видела её руку, поглаживавшую его икру под широкими штанами.
Мой папа снова расхохотался.
- Какая тебе разница? Вероятно, ты и это сумеешь обратить в свою выгоду... - он взглянул на меня, заметив, что я наблюдаю. - И прекрати развращать моих дочерей. Я уже вижу, что ты потихоньку начинаешь промывать им мозги.
- Не обеим, - дядя Чарльз ещё шире улыбнулся мне, снова подмигивая, в этот раз заговорщически. - Только одной из них, вероятно. Особенно огненной, если я не ошибаюсь...
- Оставь мою Мири в покое... - пожурил его мой папа, но голос все ещё звучал почти шутя. - Она может и не жить под твоей счастливой звездой, брат. Я бы хотел, чтобы она дожила до старости, если ты думаешь о том же...
- Она доживёт, - сказал дядя Чарльз, все ещё не отводя своих зелёных глаз от меня. - Это единственное, что я совершенно точно могу обещать тебе, брат... ничто не убьёт мою маленькую Мири. Я этого не допущу.
- Фаустус, - пробормотала я.
Звук собственного голоса выдернул меня из этого фильма прошлого.
Я вновь сфокусировалась на этих прекрасных, наполненных светом глазах, видя их сейчас, в настоящем, под резким белым светом вместо желтовато-оранжевого света пламени. Безупречного нефритового цвета молодой листвы, сейчас они оставались такими же изумительными, какими я помнила их с детства.
Понимание омыло меня, поднимая волну тошноты в животе.
- Фаустус на латыни значит «удача», - произнесла я.
Его улыбка вернулась, в этот раз более натужная, но он ничего не сказал.
Он даже не кивнул, чтобы подтвердить мои слова.
Я видела, как его выражение становится серьёзным, пока он продолжал наблюдать за моим лицом. Я буквально чувствовала, как он хочет, чтобы я сложила частицы воедино, чтобы все предстало цельной картиной. Я чувствовала, как он хочет, чтобы я это приняла.
Приняла его, возможно.
- Ты - Счастливчик, - сказала я. - Ты Счастливчик Люцифер.
Я едва не задохнулась от этих слов.
Глава 15. Дядя
- Давай пройдём куда-нибудь, где мы сможем поговорить, - сказал он, вновь сжимая мои руки. Он взглянул на Ника и Энджел - не совсем равнодушно, но определённо с некоторым пренебрежением. - ... Наедине, - добавил он тише, на мгновение прислонившись своим лбом к моему. - Потом ты можешь решить, что скажешь своим друзьям, но я думаю, что сначала мы должны поговорить наедине, Мириам.