Что «или» я не успеваю додумать, Вайдхэн рывком притягивает меня к себе и впивается поцелуем в губы. Таким же яростным, как бушующая во мне сила, пропитавшая меня, как у хорошего кондитера бисквитные коржи крем. От чувств, ощущений, раскрывающего мои губы его жесткого рта я прямо-таки плавлюсь и нисколько не удивляюсь, когда по салону начинает клубиться дымок.
Вайдхэн отрывается от меня только чтобы коснуться коммуникатора сказать:
— Наверх. Быстро. Плевать мне на технику безопасности моего передвижения. Это приказ.
И флайс стремительно взлетает в воздух. Даже без набившихся внутрь вальцгардов.
— Что ты устроила на сцене? — рычит он.
— Что я устроила?! Это ты приволок свою риам Не-помню-как-вас-там-слишком-много-имен.
Он неожиданно улыбается, и уголки его глаз собирают лучики морщин.
— Ревнуешь, Аврора?
— Делать мне больше нечего! Я тут горю.
— Горишь, конечно. Потому что устроила непонятно что.
Я прищуриваюсь.
— То есть тебе можно, а мне нельзя?
— Мне можно, потому что я контролирую свое пламя.
— Ну вот и контролируй дальше! — Я пытаюсь вырваться, но он меня не отпускает.
— Куда? Сумасшедшая женщина!
Я не сумасшедшая женщина! Я женщина-факел. Супергероиня практически.
— Я пришел с Алерой исключительно потому, что ты не отказалась выступать, иначе бы мы пошли в другое место. Мне надо быть рядом с тобой и с твоей силой.
В другое место с Алерой, как мило!
— Мне все равно! — говорю я. — Прекрати это и верни меня к Лару!
— Нет, Аврора. Тебе не все равно. Мне не все равно. Я твоего танцора чуть за ноги над сценой не подвесил, когда ты к нему липла.
От такой откровенности мне только и остается, что моргать, а он снова подается ко мне, накрывает губы своими. И жар, взметнувшись внутри меня, уходит в него. Возвращается ко мне. Снова течет к нему. Это было бы похоже на игру в мячик, если бы не было так похоже на что-то другое, потому что каждая такая волна, прокатываясь сквозь меня, воспламеняет каждую клеточку моего тела.
Отзывается в самом низу живота.
Сжигает весь стыд, все «нельзя», все, что стоит между нами.
— Хва-а-а-тит, — выдыхаю я, пытаясь зацепиться за остатки ускользающего разума. Но разум, кажется, уже ускользнул, потому что остаемся только мы: только я и он, и наше совершенно иррациональное драконическое притяжение. И пламя. Из-за которого меня обжигает холодом, когда дверца флайса идет ввысь уже на парковке, а после опаляет черными языками, искрящими алым. Лижущими мою руку, хотя по ощущениям — сердце и меня всю.
— Жарко, — хрипло шепчу потрескавшимися, как от температуры, губами.
— Знаю, Аврора. Все будет хорошо. Потерпи.
М-м-м-м…
— А долго? Терпеть? — интересуюсь я, облизнув губы.
И вскрикиваю, потому что под горящей кожей покрывало кажется просто ледяным. А его руки, скользящие по моему телу — невыносимо, болезненно-чувствительно раскаленными.
— Э-э-эй… — пытаюсь перехватить его ладони, потому что он бессовестно меня раздевает. Хотя еще никогда ни один мужчина не снимал с меня балетную пачку. Сказать ему, что ли, об этом? Губы сами собой растягиваются в улыбке.
— Ты будешь первым, — говорю я.
Его лицо надо видеть! Он даже на миг задерживает руки на моих бедрах, а я не выдерживаю и хихикаю. Странно, что у меня из ноздрей дым не идет от жара, но даже это кажется мне смешным.
— Первым, кто с меня снимает балетную пачку, — поясняю я, и Вайдхэн приходит в себя. Надо бы его было сфотографировать, какой контент! Нет, я никому бы не показала, но сама бы любовалась долгими вечерами. Хотя любоваться можно и сейчас, я тянусь ладонью к его напряженному лицу и касаюсь кончиками пальцев скулы. Повторяю широкие надбровные дуги.
Он снова на миг замирает, а потом…
— Аврора, приподнимись, — сердито говорит он. — Помоги мне тебя раздеть.
— Мужчина, вы знаете, как это звучит?
— Я знаю, что ты сейчас сгоришь! — У него кончается терпение и наряд, который является собственностью Грин Лодж, с треском прощается с жизнью. Вот она, сила иртхана в действии! Такое разорвать еще надо уметь, а вот сам он раздевается быстро, практически как сотрудник службы чрезвычайного реагирования. В следующий миг меня подтягивают к себе так плотно, что я перестаю ощущать свое тело, и его, мы как будто сплавляемся.
И это не фигура речи!
Сквозь мою спину в его грудь рвется пламя, сквозь него оно рвется в меня, но прохладнее не становится, наоборот — становится все горячее, горячее и горячее. Хотя чему я, в общем-то, удивляюсь? У меня тут сзади иртханопечь с иртханополенцем… ой, тьфу, Аврора! Какая ты пошлая.