Да нет. Со стопроцентной вероятностью я его приобрела на побережье, если только черное пламя не передается через рукопожатие или чихание. Впрочем, я не помню, чтобы Вайдхэн или Ландерстерг на меня чихали, причем если первому определенно начхать на мои чувства, да и на чувства всех окружающих в принципе, то Ландерстерг произвел впечатление дракона адекватного.
Дракон Адекватный. Новый вид. Так и запишем.
— И что из этого следует? — уточняю я.
— В прошлый раз ваше пламя вело себя так, — врач показывает мне монитор. — То есть маркер был маркером риамера Вайдхэна, но он постепенно начинал трансформироваться…
— То есть?
— То есть создавать новый маркер. Ваш личный. Переписывать себя под вас.
— Такое возможно?!
Врач разводит руками. У него настолько густые волосы, что они окутывают его голову, как облако. Такое золотистое облако, на миг выбрасывая меня в мысли о Ларе. О Ларе, которого вот-вот должны привезти: я поняла, что больше не могу держать его вдали от всего, что творится. Рассчитывая, что все решится быстро, я столкнулась с непреодолимым препятствием в лице Наблайдхэна, и сколько это будет продолжаться, я не знаю. А значит, мой сын должен быть со мной, пусть даже он тоже будет все это видеть.
— Границы «возможно» и «невозможно» в случае, когда речь заходит о черном пламени, несколько размываются, риам Этроу. Можно сказать, мы сейчас изучаем его вместе с вами.
— Или на мне?
Врач наклоняет голову, явно не представляя, что ответить на неудобный вопрос.
— Хорошо. Мои дети. Какие у них показатели?
У Вайдхэна тут постоянно дежурят медики, фактически, у него одну комнату пентхауса переоборудовали под медицинские нужды на всякий случай. Чтобы далеко не бегать, видимо. Изначально я сюда шла как раз чтобы узнать о детях, но в процессе выяснилось, что мне тоже теперь нужен ежедневный скрин. Как минимум, в течение недели.
От всего этого волосы на голове встают дыбом. Пусть они стали короче, еще несколько разговоров с Наблайдхэном и похожих сюрпризов — и я смогу посоперничать с этим врачом по их пышности. Потому что мне как минимум надо созвониться с агентами, которые наверняка в ужасе, а как максимум — я в стране нелегально. После всего, что случилось, карьера моя висит не просто на волоске, она уже сорвалась с самой верхней точки мира и летит в бездну. Хотя что говорить о карьере, вся моя жизнь летит следом за ней, вопя во все горло.
— С детьми все очень интересно, риам Этроу. Я их наблюдаю с того самого момента, как их привезли.
— И?
— Когда я впервые их увидел, у них было равное количество пламени. То есть после того чудесного исцеления от огненной лихорадки анализы показывали одинаковую силу у близнецов. Пламя было не приобретенным, как у вас, а пробужденным, что означает — оно все это время было в них и спало.
— Так. Что это для нас значит?
— Это значит, что оно врожденное. Унаследованное от риамера Вайдхэна. Может быть, частично от вас. От того, старого пламени. Но главное даже не это. Главное, что у вашего сына наблюдается стабильный рост показателей, а у девочки — их падение. То есть ее пламя становится меньше и теряет силу. При такой острой динамике ваша дочь станет обычной девочкой через… — Врач замолкает, потом все-таки продолжает: — Примерно через неделю.
— Мы с риамером Вайдхэном тоже в недоумении по поводу такого парадокса. Насколько я знаю, такого раньше никогда не случалось. Риамер Вайдхэн планирует связаться с Арденом Ристграффом и с ферном Ландерстергом, поскольку у них сейчас максимальный опыт наблюдения за детьми с черным пламенем.
Чем я думала, когда пошла в тот день к Вайдхэну? Да-да, в тот самый день, когда стащила у Лизы пропуск. Если бы не это, сейчас всего этого не было бы! Ну да, Аврора, и Роа с Риа тоже не было бы, и Лара у тебя отобрал бы Карид. Стоит задуматься об этом, как сердце сжимается настолько, что начинает кружиться голова.
Ни за что, никогда в жизни не пожалею, что у меня три прекрасных драконенка. И с Вайдхэном надо налаживать отношения, насколько это возможно. Может, он наконец-то поймет, что перед ним малыши, у которых была своя жизнь, а не игрушки. Вот только как это сделать? Он упорно считает меня злом, а дети считают злом его. Теперь, похоже, и меня тоже.