Большая квартира с множеством просторных прохладных пустующих комнат, где из мебели лишь в спальне с зеркальными стенами стояла огромная кровать да в дальней комнате – большой шкаф, в котором я нашла несколько женских платьев и коробки с туфлями. В ванной комнате также обнаружились следы пребывания женщины, причем женщины, ни в чем себе не отказывающей… Каждая вещь таила энергетику хозяйки, начиная от деревянной щетки для волос и кончая обтянутыми парчой сверкающими туфельками в шкафу.
Варнавы не было, он оставил записку: «У меня кончился кофе».
Я всегда подозревала, что мужчины сделаны из качественно другого материала, нежели женщины. Неужели он подумал, что чашка кофе может заменить мне его присутствие, его утренний нежный поцелуй?.. Но он ушел, растворился в гудящем рассветном городе, в его магазинах, улицах и светофорах… Другое дело, что я за время его отсутствия успела осмотреть квартиру. Это доставило мне если не удовольствие, то хотя бы позволило сделать кое-какие выводы относительно личной жизни Варнавы. Судя по уровню жизни, представленному здесь скудной, хотя и дорогой мебелью да кое-какими бытовыми вещами, купленными в магазине Дюпона, мой новый любовник ни в чем не нуждался. Разве что в женской ласке. Его драгоценная возлюбленная либо бросила его, либо он сам расстался с ней, не выдержав конкуренции с ее остальными любовниками – женщина, носящая такие открытые и стильные платья, которые не шли у меня из головы, и пользующаяся вместо нафталина пачулями, этой ароматнейшей индийской травкой, которой благоухали ее вещи, не могла ограничить свою интимную жизнь одним мужчиной. Это была шикарная женщина, ревность к которой у меня уже переходила все границы, когда вернулся Варнава.
– Мне не нужен твой кофе, – встретила я его словами, которые сами, словно черные бабочки, слетели с моих губ и растворились в моей ненависти к неизвестной мне сопернице. – Я и имя-то твое успела забыть, не говоря об остальном. Тебя бросили, и ты решил утешиться мною…
Я заготовила еще много слов, они так и теснились в моей голове и сердце, возникая из раненой души и поднимаясь к самому горлу, но Варнава прижал меня к себе и поцеловал. Это был не утренний нежный поцелуй, которого я так жаждала, едва открыв глаза и вспомнив, что натворила… Это был жадный и страстный поцелуй мужчины, провожающего свою женщину на смерть. Ни больше – ни меньше.
– Ее больше нет, – шептал он хрипло в перерыве между поцелуями и яростно сжимал мои плечи, чтобы вновь и вновь впиться губами в губы, – ее больше нет… Ты прости меня, но ты права, и рана моя глубока… Очень глубока.
Я вырвалась из его безумных и сильных рук и закрыла рот ладонью – мне не нужны были его поцелуи, реанимированные страстью к другой женщине. Они не принадлежали мне, как не принадлежал мне и этот мужчина. Я разрыдалась.
– Может, это его прозвище? – предположила Изольда, выслушав мой отчаянный и слезливый рассказ, когда я приехала к ней в прокуратуру и, рухнув там на стул, уронила голову на руки и затряслась, как дешевая актриса-инженю на пробах. – Варнава. Никогда прежде не слышала такого имени. Слушай, птица ты моя бескрылая и безмозглая, тебе что, моих рассказов мало? Значит, ты подцепила его в «Ротонде» и поехала, как идиотка, к нему домой? В первый же вечер? А ты знаешь, что именно возле «Ротонды», прямо на лестнице, ведущей на смотровую площадку, вчера утром нашли труп молодой женщины… На, смотри…
С этими словами Изольда достала из ящика письменного стола папку и швырнула ее мне. Из нее выскользнули большие цветные снимки: труп женщины в желтом платье, заснятый в разных ракурсах. И много крови, очень много крови. Особенно впечатляюще выглядела белая простыня, пропитанная красным…
– Ее что, изнасиловали? – спросила я, потому что навряд ли такую красивую женщину могли убить, предварительно не насладившись ее телом. Во всяком случае, такой вывод я сделала, исходя из моего знакомства, пусть и поверхностного, с практикой Изольды. У нее было очень много дел, связанных с убийствами. Женщин, как правило, перед тем, как убить, насиловали. Мужчины удовлетворяли таким образом свою первобытную сущность. Быть может, поэтому моя тетка испытывала жгучую неприязнь к существам мужского пола и жила в гордом одиночестве, находя удовольствие лишь в хороших сигаретах, качественной водке и общении с моей семьей. Она даже не любила тратить деньги – не ходила по магазинам, не покупала себе ничего НЕфункционального, за что мы с мамой всегда ее ругали и безуспешно пытались сделать из нее нормальную жизнелюбивую женщину.