Вдруг на столике резко зазвонил телефон. Сердце ее отчаянно забилось. «Филипп!» Наташа дрожащей рукой схватила трубку, и звук собственного голоса показался ей чужим:
— Алло!
— А я был прав: ты не спишь…
Это был он, ее бывший муж. Она узнала бы этот уверенный, чуть насмешливый голос из тысячи других.
— Судя по всему, ты тоже…
Голос ее дрожал, и ей было досадно, что она не может скрыть свою слабость.
— Я только что вернулся из одной очень интересной поездки. А ты? Я надеюсь, ты хорошо провела время?
Это было вполне в его духе — вести себя так, будто ничего не произошло. Точно так же он говорил с ней, когда позвонил после двенадцати лет разлуки. Только бы выдержать, только бы йе показать ему, что она раздавлена, унижена, уничтожена, что она боится, что она готова броситься ему в ноги, лишь бы он оставил в покое ее сына.
Внезапно ее осенила мысль: она напугает его и посмотрит, как с него слетит вся его самоуверенность. Сейчас она ему за все отомстит. Господи, помоги!
— Прекрасно! И если бы не твои поручения, я провела бы его еще прекраснее.
— Что ж, я очень рад.
— Боюсь, что ты не так обрадуешься, когда узнаешь, что я потеряла конверт, который тебе просили передать…
«Я спешу, спешу, зачем я сказала о конверте первая? Надо было подождать, пока он спросит, Боже мой…»
Дорогая, ничего ты не потеряла. Конверт у тебя. И в данную минуту ты смотришь на него своими прекрасными глазами.
Это было правда: она не могла оторвать от конверта воспаленного взгляда. Павловский продолжал:
— И сейчас ты оденешься, спустишься вниз и отдашь его мне. И сразу успокоишься.
— Я совершенно спокойна! Но что будет с твоим сыном, ты подумал?
— Ничего с ним не будет. Я жду. — Жестко ответил он и повесил трубку.
Она не понимала, почему слушается его, почему покорно делает то, что он говорит. Неужели она его боится? И неужели он до сих пор обладает такой невероятной властью над ней?
Она дрожащей рукой нажала на рычаг и поняла, что проиграла.
Наташа встала с постели и начала лихорадочно одеваться. Затем взяла конверт, осторожно приоткрыла дверь и прислушалась: в доме было тихо. Дрожа всем телом и стараясь не шуметь, она выскользнула из квартиры.
Напротив подъезда стояла новенькая серебристая «хонда». Павловский не спеша вышел из машины и, опершись о капот, смотрел, как она переходит улицу.
— Ты неважно выглядишь, — проговорил он спокойно.
— Что в этом конверте? — спросила Наташа. — И что я везла из Москвы?
— А ты не догадалась? — Он и не пытался скрыть насмешку. — Ты всегда была наивной девочкой. Дай сюда!..
Павловский выхватил конверт у нее из рук.
— Мне все равно, что ты обо мне думаешь. Только скажи, это были наркотики?
— Значит, все-таки не такая наивная… Ну все, мне пора.
Наташа вцепилась ему в рукав.
— Сережа что-нибудь знает?
— Успокойся. Никто не тронет твоего Сережу. — Он высвободил руку. — Мне нужно было переправить кое-что в Париж: ты как раз и подвернулась. Я знал, что таких, как ты, никогда не досматривают, и, как видишь, оказался прав. И потом, чем ты недовольна? Тебе же заплатили!.. Ну, все. Мне пора. Merci.
Он сел в машину и захлопнул дверцу.
Наташа пешком поднялась на четвертый этаж: лифт не работал. Она вошла в квартиру, разделась и легла под одеяло — ее била дрожь.
«Сережу он больше не увидит. Никогда. Завтра я ему все расскажу».
Заснуть ей так и не удалось. Она лежала, прислушиваясь к глухим ударам своего сердца и мучительно перебирая в памяти все происшедшее, и только под утро ей удалось задремать на несколько минут.
Постепенно квартира стала наполняться звуками: Зинаида Федоровна ставила на плиту чайник, в комнате у Сережи зазвонил будильник. Надо было вставать и начинать жить.
Наташа посмотрела на себя в зеркало и ужаснулась: на нее смотрели глаза затравленного зверя. Она увидела на кресле снятое накануне дорогое белье, которое так нелепо выглядело на фоне нищенской обстановки, надела свой старый халат и, натянув на лицо жалкую улыбку, вышла из комнаты.
Сережа еще не встал. Она вошла к нему и села на край кровати.
— Сережа, пора вставать, опоздаешь…
Она погладила его по плечу и рыжеватым волосам.