— Хорошо. Я прослежу, чтобы он ел получше. Пожалуйста, мама, дай мне поспать хотя бы немного. Все будет в порядке, не волнуйся.
Зинаида Федоровна вздохнула и вышла из комнаты.
Как только за матерью закрылась дверь, Наташа вскочила, как ошпаренная.
«Бледный. Круги под глазами. Нет. Нет. Вчера, когда он вернулся из школы, он так хорошо выглядел…»
Она вспомнила, что Сережа был весел и очень возбужден. Он с восторгом рассматривал подарки и все время что-то говорил, но очень скоро ушел к себе в комнату и закрыл дверь. И только сейчас она сообразила, что никогда раньше он бы не повел себя так странно: он бы до бесконечности сидел возле нее и просил рассказывать про Париж еще и еще. А она, занятая своими мыслями, не заметила его странного поведения или не придала ему значения, потому что хотела лишь одного: как можно скорее остаться одной. А утром… утром он был совершенно другим, и вдруг она с ужасом вспомнила, что накануне вечером у него были расширены зрачки. «Не может быть!..»
Она даже про себя боялась выговорить страшную мысль, которая родилась у нее в голове. «Не может быть, не может быть», — повторяла она как заклинание, бросаясь к телефону, чтобы позвонить в школу и узнать, был ли вчера какой-нибудь вечер. Телефон молчал.
«Странно… Ночью звонил Павловский, и телефон работал».
Она начала лихорадочно одеваться. «Схожу в школу и все узнаю. Если вечер был, значит, я просто сошла с ума. А если нет, найду Сережу и спрошу, где он вчера задержался и почему не приехал с бабушкой меня встречать. Мало ли что могло у него стрястись? Главное, убедиться, что мои подозрения беспочвенны. А если нет… Тогда мне останется только выяснить, причастен ли к этому его отец. Боже мой, я сошла с ума! Конечно, не причастен. Разве это может быть?»
Наташа сунула ноги в тапочки и вышла в коридор.
— Ты так и не заснула? — послышался из кухни голос Зинаиды Федоровны. — А знаешь, я подумала, что если ты правда влюбилась, то это очень хорошо.
— Почему хорошо? — подозрительно спросила Наташа, подходя к ней.
— Потому что если так, значит, ты больше не любишь своего бывшего мужа.
— Мама, я давно его не люблю.
— А мне казалось, что еще совсем недавно…
— Мама, ради Бога… Что ты хочешь сказать?
— Я хочу сказать, что с того момента, как ты привела его в дом, мне ни одной минуты не было покоя.
— То есть? Мама, пожалуйста, объяснись.
— Он никогда мне не нравился. Мне не нравились его глаза: мне всегда виделось в них что-то страшное.
— Почему ты никогда мне этого не говорила?
— Когда ты сказала, что выходишь замуж, я видела, что ты влюблена и никакая сила не заставит тебя отказаться от него. Я права?
— Наверное…
— И потом, я боялась, что, может быть, в основе моей антипатии лежит ревность или старческая причуда… Так или иначе, я не чувствовала себя вправе вмешиваться в ваши отношения.
— А потом?
— Потом родился Сережа… Что я могла сказать?
— Ну хорошо. А после его ухода?
— После ухода… Вспомни, какая ты была. Я думала, ты не выживешь. И это продолжалось несколько лет.
Но даже когда ты пришла в себя, я все равно боялась, что ты по-прежнему испытываешь к нему какие-то чувства.
Наташа села на табуретку, безвольно свесив руки.
— Ты действительно думала, что я все еще его люблю?
— Во всяком случае, я этого боялась. Когда ты разрешила ему встречаться с Сережей, я решила, что ты просто сошла с ума.
— Почему ты мне ничего не сказала?
— Во-первых, я сказала. Вспомни, я тебе говорила, что не нужно этого делать. Но ведь ты была, как сумасшедшая. Ты с такой яростью сопротивлялась, убеждая меня, что Сереже нужен отец…
— Разве я была не права?
— Права. Вопрос в том, какой отец ему нужен.
— Мама, ради Бога, что значит — «какой»? Какой есть. Что же я могу поделать? И что ты хочешь сказать? Мне кажется, ты что-то не договариваешь.
Зинаида Федоровна села с ней рядом.
— Наташа, я рискую причинить тебе боль, но, может быть, лучше сказать об этом поздно, чем не сказать вовсе. Павловский никогда тебя не любил. Не любил даже тогда, когда женился. И никогда не любил Сережу. Я всегда была уверена, что он женится из-за жилплощади…
— Как видишь, ты ошибалась. Он же выписался, хотя вполне мог бы отсудить себе часть квартиры: он же был прописан.
— Как ты не понимаешь! Он бы так и сделал, если бы не нашел себе кое-что получше.
— То есть?
— Наташа, он женился на женщине, у которой была и квартира, и машина, и все на свете. А главное — такой отец, который все мог.