Они выпили по полчашки чаю, пока Людмила Ивановна успокаивала их, говоря, что Сережа просто «загулял»: «Мальчонке тринадцать лет — чего вы хотите? Побегает-побегает и придет! К юбке-то его не пристегнешь! Чай, вырос!»
Когда они вернулись в квартиру, не поддавшись на уговоры Людмилы Ивановны посидеть еще, Наташа стали уговаривать Зинаиду Федоровну лечь: та была совершенно измучена. Зинаида Федоровна соглашалась, но при условии, что Наташа тоже ляжет и постарается заснуть, хотя обе прекрасно понимали, что заснуть им не придется.
Было уже начало девятого, когда они услышали, что кто-то пытается открыть дверь. Они бросились в коридор: Сережа стоял на пороге квартиры бледный, грязный, избитый и очень злой. Он бросил: «Отстань!» — как только заметил, что мать хочет что-то сказать, и, оттолкнув ее, прошел в комнату. Наташа бросилась за ним.
— Сережа, я не собираюсь тебя ругать, мы просто очень волновались с бабушкой. Где ты был?
— Не твое дело. Отстань.
Сережа, не раздеваясь, лёг на кушетку.
— Зачем ты взял деньги? Тебе что-нибудь нужно? Или ты кому-то должен?
— Ничего я не брал.
— Если тебе что-то нужно, ты мог просто сказать мне об этом. Ты же знаешь, что…
— Что я знаю? Что у нас в доме наконец-то появились деньги? Если — да, то давай.
Наташа потеряла дар речи.
— Что с тобой?..
Сережа дернул плечом и отвернулся к стене.
— Хорошо, я дам тебе денег, только скажи зачем.
— Дашь, тогда и будем говорить.
Наташа не верила своим ушам: все происходящее казалось ей страшным сном, но инстинкт подсказывал ей, что она нащупала верный путь.
— Я обещаю, что дам тебе денег столько, сколько захочешь. Только расскажи мне все.
Сережа молчал.
— С кем ты подрался?
Наташа прикрыла его старым пледом и переглянулась с матерью, которая стояла в дверях.
— Скажи мне, с кем ты подрался? С кем-то из ребят твоего класса? Я их знаю?
— Нет. Дай денег.
— Я же сказала: дам, когда скажешь, что случилось. И даю тебе слово, что не буду тебя ругать. Сережа, пожалуйста!
— А где ты их возьмешь? У тебя больше ничего нет.
Наташа, которая уже начала терять надежду, почувствовала, что еще не все потеряно.
— Ты ошибаешься: пока ты был в школе, я встречалась с твоим отцом. Если скажешь, что с тобой случилось, я тебе дам. Обещаю.
Сережа повернулся и недоверчиво покосился на нее:
— Сколько?
— Сколько тебе нужно?
— Пятьсот рублей.
— Зачем так много?
— На дозу.
— Какую дозу? Где ты хочешь ее купить?
— Это мое дело.
— Нет, Сережа, ты обещал все рассказать. Иначе я не дам. И потом, скажи, куда ты дел деньги, которые были у меня в сумке?
Он опять не ответил. Наташа сидела рядом, затаив дыхание. Прошло несколько минут. Сережа лежал, скрючившись под пледом: ей показалось, что он дрожит.
— Тебе холодно?
И вдруг его прорвало:
— Мне не холодно, не холодно! У меня ломка! Понимаешь, что такое ломка? Это когда нужна доза, а ее нет. Потому что нет денег. Те, что я взял в твоей сумке, у меня отобрали.
— Кто? Кто отобрал?
— Тебе нужны фамилии? Я их не знаю.
— Мне не нужны фамилии. Скажи просто, кто они?
— Никто. Шпана.
— Кто тебе продает это? Отец знает об этом?
— Не знаю. А продает Сверчок.
— Кто это?
— Парень, с которым меня познакомил коллега Дмитрича.
— Какой коллега? Откуда ты его знаешь? И… как он выглядит? — Ее вдруг осенила страшная догадка.
— Никак. Кроме родимого пятна, у него на лице нет ничего особенного.
— Сережа, откуда ты его знаешь?
— Когда я зашел к Дмитричу попросить денег перед твоим отъездом в Париж, он сидел у него. Дмитрич сказал, что это его коллега. И познакомил нас.
— А потом этот «коллега» познакомил тебя со Сверчком?
— Да.
— Как это произошло?
— Когда я уходил, он пошел со мной. В лифте спросил: «Травкой балуешься?» Я сказал, что да.
— А ты… баловался травкой?
— Все балуются травкой. Вся школа.
— И что потом?
— Он спросил, не хочу ли я попробовать что-нибудь другое. Я сказал, что хочу, но у меня нет денег. Тогда он сказал, что, во-первых, деньги у меня есть, потому что Дмитрич только что дал мне триста долларов…
— Двести.
— Нет, он дал триста. Сто я взял себе.
— Зачем? Зачем, если ты только «баловался травкой»?