— Можно я пока пойду к врачу? Я очень тороплюсь, у меня сын… — она говорила, с трудом сдерживая слезы.
— Без карточки он вас не примет. Что у вас случилось?
— У меня болен сын…
— Имя? Фамилия? Год рождения?
Старческая рука медленно выводила цифры. Наташа молчала: машина заработала, и остановить или ускорить ее ход было все равно невозможно. Она попыталась собраться с силами перед разговором с врачом.
Когда все было готово, она схватила карточку, побежала на второй этаж и, чуть приоткрыв дверь кабинета, на которой было написано «Левин Аркадий Николаевич. Нарколог», спросила:
— Можно?
Доктор Левин оказался немолодым человеком с усталыми глазами.
— Слушаю вас.
Наташа, с трудом сдерживая волнение, начала сбивчиво рассказывать короткую историю своего сына. Закончив рассказ, она проговорила:
— Пожалуйста, доктор, что можно сделать, чтобы он вышел из этого состояния?
— Мы можем госпитализировать его…
— Нет, пожалуйста, только не это! Вернее… не сейчас. Может быть, можно дать ему что-нибудь, чтобы облегчить его положение? Может быть, вы могли бы посмотреть его?.. Внизу меня ждет такси. А потом… потом мы решим, что делать дальше.
— Будет лучше, если вы положите его в больницу прямо сейчас, пока не поздно. Раз он начал недавно, есть еще шанс спасти его.
— Но не сейчас, пожалуйста, не сейчас…
Она хотела объяснить, что боится больницы, что не хочет предавать Сережу, который ждет ее дома, потому что чувствует себя виноватой в том, что произошло, но волнения последних двух дней и две бессонные ночи дали себя знать — она потеряла сознание.
Придя в себя, она увидела, что лежит на узкой кушетке, покрытой прозрачной клеенкой. Аркадий Николаевич стоял над ней, держа в руках пузырек с нашатырным спиртом.
— Простите… — Наташа попыталась встать.
— Лежите! Разве так можно?
Ни в тоне его, ни в выражении глаз не было ни малейшего раздражения.
— Это я… я во всем виновата.
— Ну-ну-ну, в чем это вы виноваты?
— Во всем.
Она разрыдалась. Старый доктор сел рядом и принялся вытирать ей слезы марлевой салфеткой.
— Сын дома один?
— С бабушкой.
— Ну, хорошо. Вот вам салфетка, высморкайте нос, и раз уж ждет такси, поехали скорей, пока нет больных. И чтоб больше не плакать.
Аркадий Николаевич снял халат, прихватил старый чемоданчик, предупредил в регистратуре, что уходит ненадолго по срочному вызову, и следом за Наташей сел в такси. Уже в машине Наташа сообразила, что ей нечем с ним расплатиться.
— Доктор, вы простите, пожалуйста, я не предупредила — у меня нет денег. Я расплачусь с вами завтра.
— Не имеет значения. Вам сейчас надо думать о другом.
Она посмотрела на него глазами, полными слез: ее всегда трогала и волновала доброта, и сейчас, когда она чувствовала себя виноватой и никому не нужной, всякие проявления человечности были ей особенно дороги.
Когда такси остановилось у подъезда и она повернулась к шоферу, чтобы попросить его еще немного подождать, чтобы отвезти доктора назад, таксист, протянув ей часы, сказал:
— Вы, это, часы-то свои возьмите.
— Нет-нет, это вам… Мы же договорились!
— Не, не надо. Я вас так возил. Если надо, я вашего доктора подожду.
— Спасибо вам…
Наташа порылась в сумке и вытащила брелок в виде Эйфелевой башни, который Филипп подарил ей в день ее рождения.
— Вот, пожалуйста, возьмите на память. Это все, что у меня есть. Спасибо вам еще раз…
Она протянула водителю брелок и пожала ему руку.
Они поднялись в квартиру. Наташа открыла дверь своим ключом. Зинаида Федоровна тихо сказала:
— Сережа спит.
Но он не спал: он лежал, по-прежнему скрючившись под пледом, лицом к стене. Он был очень бледен. Аркадий Николаевич сделал знак Наташе, чтобы она оставила их одних, и сел на кушетку рядом с мальчиком.
Наташа и Зинаида Федоровна, осторожно закрыв дверь, остались ждать в коридоре. Они не разговаривали и старались не смотреть друг на друга: каждая прекрасно знала, о чем думает другая.
Когда Аркадий Николаевич вышел из комнаты, они бросились к нему.
— Он спит. И будет спать еще долго — несколько часов, может быть, до ночи. Когда проснется, дайте ему вот это. — Он протянул Наташе несколько пакетиков. — Дайте два, с теплой водой. Может быть, будет рвота, — не пугайтесь. Колоть умеете?
— Умею.
— Тогда вот, — доктор достал коробочку с ампулами. — Сделаете инъекцию вечером и завтра утром. И не бойтесь: он еще не успел втянуться. Мы его вытащим. — И, неожиданно обратившись к Зинаиде Федоровне, добавил: — А вот вы мне не нравитесь! Вам бы надо принять что-нибудь сердечное и лечь.