— Мама, ты бы хоть записку оставила! Где ты была?
Зинаида Федоровна ответила, что была "у отца": так она говорила всегда, когда ездила на кладбище. Наташа не унималась:
— Зачем же ты поехала одна? Почему ты мне ничего не сказала?
— Поставь в ванную, — ответила Зинаида Федоровна, протягивая ей мокрый зонт. К разговору об этой поездке они больше не возвращались.
Июнь был холодный, и почти каждый день шел дождь. Наташа старалась как могла поднять матери настроение. Предлагала посмотреть альбом со старыми фотографиями или съездить в гости к тете Нине, младшей сестре отца, которую Зинаида Федоровна очень любила. Или пригласить тетю Нину к ним и что-нибудь испечь, зная, с каким удовольствием она всегда занималась пирогами и как ей нравилось, когда их ели и хвалили. Но каждый раз Зинаида Федоровна отговаривалась — то плохим самочувствием, то чем-нибудь еще — и Наташа видела, как в глубине ее глаз прячется печаль.
В ночь с двадцатого на двадцать первое июня Зинаида Федоровна умерла.
Окна малолитражного автобуса, в котором Филипп и несколько французских туристов добирались из Шереметьева в гостиницу на юго-западе Москвы, заливало холодным дождем. Филипп, прислонившись к стеклу, провожал взглядом обгонявшие их автомобили, из-под колес вылетали целые фонтаны брызг. Он не принимал участия в общем веселье, царящем в салоне.
У стойки администратора им сообщили, что ужин состоится через два часа в ресторане гостиницы на первом этаже, выдали ключи от номеров и пожелали приятно провести время, несмотря на погоду. Филипп поднялся к себе, поставил чемодан и, прихватив зонт, вышел на улицу. Через полчаса, выйдя из метро на станции "Кропоткинская", он отправился на поиски старого московского переулка с труднопроизносимым названием Сивцев Вражек.
Звонить по телефону, давно выученному наизусть, он не стал: он уже пытался объясниться с новым хозяином Наташиной квартиры. Теперь он будет действовать по-другому: найдет ее дом, поднимется к ней, увидит этого человека и постарается убедить его, что ему необходимо ее разыскать, может быть, даже поговорит с соседями — ведь не могла же она исчезнуть бесследно!
Вот он, этот дом. Филипп поднял глаза, пытаясь угадать, какое из множества окон могло принадлежать Наташе, — большой старый дом равнодушно смотрел на него. С бьющимся сердцем Филипп вошел в подъезд, отряхнул зонт, с которого стекала вода, и пешком пошел вверх по лестнице в поисках тридцать девятой квартиры.
— Вам кого?
Филипп сразу узнал голос, отвечавший ему по телефону: он принадлежал крупному человеку лет сорока, в майке и в заляпанных краской синих трикотажных штанах.
— Здравствуйте, — сказал Филипп.
— Здравствуйте, — ответил человек в майке.
— Меня зовут Филипп Левек, а вы, если не ошибаюсь, Виктор? Я звонил вам из Парижа…
— Я так и понял. Ну Виктор я, только, по-моему, я вам этого не говорил. И что из этого?
— Мне надо с вами поговорить. Разрешите войти?
— Заходите, раз пришли. Только у меня тут ремонт — как бы вам не измазаться…
Перед тем как закрыть дверь, Виктор оглядел площадку — на лестнице было пусто. Он бы, конечно, ни за что не стал приглашать француза в квартиру, а выпроводил бы его сразу, да так, чтобы ему больше уже не захотелось сюда приходить, но рядом соседи, все слышно, а это надо сделать тихо, чтобы ни гу-гу. Да к тому же не мешает выяснить, что это за француз такой, откуда он взялся и чего хочет, и постараться сделать так, чтобы он ушел и больше никогда не возвращался.
— Ваше имя назвал человек, который здесь работал, — Филипп старался не замечать враждебного тона собеседника.
— А-а, Михалыч, значит. Он мне говорил, что меня из Парижа ищут…
— Я искал не вас. Я искал женщину, которая раньше жила в этой квартире. Ее зовут Наташа.
— Да вы мне это уже говорили! А я вам ответил, что никакую Наташу я не знаю.
— Выслушайте меня. Мне совершенно необходимо ее разыскать. Я готов заплатить, если нужно…
— Да чего мне платить! — перебил Виктор. — Я и сам неплохо зарабатываю. Говорю же, никакой женщины я не знаю.
— Может быть, вы знаете ее мать или сына?
— Никого я не знаю! Квартиру эту я купил не у жильцов, а через агентство. И даже не я сам, а мой брат, — на ходу сочинял Виктор. — А брата моего сейчас нет, он уехал. Так что помочь я вам ничем не могу.
— А позвонить ему можно?