Но Филипп не стал пить.
— Она сама вам сказала, что ждет ребенка?
— Сама, а кто же еще? Я ей говорю: что-то ты поправилась, что ли? А она: нет, говорит, тетя Люда, беременная я. Я еще спрашиваю, что, мол, замуж собралась? А она — нет, тетя Люда, замуж не иду. А она ведь мальчишку-то, первого своего, вот Сережу-то, сама подняла, без мужа. Вот только Зина и помогала ей. А как она теперь без матери будет, не знаю. Вот и расстроилась. Говорит, не приедет он больше. А я ей: ребенок-то от него, что ли, от француза этого? — Людмила Ивановна посмотрела на него и почему-то шепотом добавила: — Да, говорит, от него.
Филипп почувствовал, как на глаза у него навернулись слезы. "Боже, Боже, — повторял он про себя. — Наташа, любимая, что же делать?"
— Неужели она не сказала хотя бы приблизительно, где живет?
— Сказала, сказала. Адрес не дала, а сказала. Вот только не вспомню, улица какая-то… за Сокольниками, говорит, улица, как же ее, Подбельского, что ли? Подбельского, точно. На улице Подбельского она живет. За Сокольниками.
Филипп встал.
— Я пойду ее искать.
— Да куда ж ты пойдешь? Ночь на дворе. И адреса у тебя нет…
— Я приехал на два дня. Сегодня понедельник. В четверг утром я улетаю.
— Вот завтра и пойдешь. Иди домой, отдохни с дороги, а то вон, извелся совсем…
— Если она зайдет или позвонит… вы передадите ей?
— А как же, все передам, чай, не нехристь какой… Только вот, боюсь, не скоро она теперь появится.
— Все равно, я оставлю вам деньги, и адрес, и телефон. Если вы что-нибудь узнаете… И мой телефон в гостинице, на Тверской. Завтра я вам еще позвоню.
— Звони, милый, звони. Ох, Господи, вот девка… Ведь говорила я ей: оставь адрес, вдруг приедет… Ну, до свиданья. Вы не бегите так, она завтра-то еще не родит. У ней живот-то еще вот какой… — Людмила Ивановна показала, какой у Наташи был живот.
Филипп вышел из дома, и ветер рванул на нем плащ. Он шел по темному безлюдному переулку, не раскрывая зонта и, как приговоренный к смерти, вспоминал свою жизнь. Вспоминал Мириам, свою бывшую жену, которую никогда не любил. Зачем он на ней женился? Они работали тогда в одной редакции, и она была скорее его товарищем, чем любовницей, и, тем не менее, они прожили вместе четырнадцать лет. Детей у них не было, и уже давно каждый из них жил своей жизнью. После того как год назад Мириам завела себе постоянного любовника, они решили развестись.
Наташа понравилась ему сразу. Она была непохожа на женщин, которых он знал. Что-то было в ней трогательное, беззащитное, почти детское. То ли застенчивая улыбка, то ли руки без маникюра, с заусенцами, как у школьницы, то ли рыжие завитки на нежной шее, то ли взгляд серых глаз. Но впереди у него был развод, поездка в Коррез к отцу, которого он давно не видел, поиски квартиры, новая должность в издательстве… Зачем ему сложности с этой русской? Но когда, сидя на террасе кафе на бульваре Сен-Жермен, он увидел ее снова, это была уже другая Наташа. По-другому смотрели ее серые глаза, и когда они стояли на верхней площадке Эйфелевой башни, он внезапно почувствовал, как в душе у него поднимается волна нежности. Потом они бродили по весеннему Парижу, останавливаясь у лавок букинистов и рассматривая старые издания, сидели на террасах кафе, глядя на текущую мимо нарядную толпу, бродили по тенистым аллеям Люксембургского сада, и Филипп понял, что влюблен. Впереди у них оставалось три дня, всего три дня, наполненных любовью и солнечным светом, который играл у нее в волосах… Он вспомнил слова своей бабушки, когда-то учившей его русскому языку: "Я бы хотела, чтобы у тебя была русская жена". Тогда он принял это за шутку, а теперь он идет по московской улице, и у него перед глазами стоит Наташино лицо. "Что же делать? Где ее искать?".
Филипп вернулся в гостиницу, зашел в маленький бар, расположенный на его этаже, купил бутылку виски, заперся в номере и напился.
На следующий день, встретившись с издателем, с которым они готовили совместный проект, он поехал в адресное бюро. Немного постоял в очереди к маленькому окошечку, где сидел молодой человек в очках и стучал на компьютере. Филипп объяснил, что ищет женщину, несколько месяцев назад поменявшую адрес и живущую теперь на улице Подбельского. Он знал ее имя, фамилию, год рождения, прежний адрес, знал, как она смеется, знал, что над левой грудью у нее маленькая темная родинка, знал, что она прячет пальцы, потому что стесняется своих заусенцев. Он знал о ней все, но на мерцающем экране ее адреса не было.