Петрович вызвался ходить с ним сам, чтобы помочь донести продукты, а в последний день своей нирваны Янек вообще перестал выползать на божий свет - он просто вручал Петровичу необходимое количество рублей на покупку жратвы и отключался. Полностью очнулся он только тогда, когда заработанная на выездном мероприятии сумма растаяла бесследно.
В кошельке, правда, оставалась еще кое-какая мелочь на проезд, но ее даже на опохмел бы не хватило. В общем, Янек плеснул в стакан рассола из банки с огурцами, потер лоб и потащился в редакцию. Голова была весь день как чугунная, зато всякая там любовь его больше не донимала. И за девушкой, напоминавшей ему о прошлом, он с тех пор таскаться перестал. Он просто погрузился в безразличие, рутину. По привычке он выполнял свои должностные обязанности, по привычке ел, спал, передвигался, но радость надолго его покинула. Он теперь существовал от получки до аванса, и от аванса до получки.
Если бы трехдневные попойки могли случаться в тот Янеков жизненный период регулярно, то он бы, разумеется, окончательно спился еще до исхода лета, однако следующий концерт Стасу удалось "пробить" только на майские праздники, точнее, перед Днем победы. И снова им пришлось репетировать, снова пополнять репертуар недостающими песнями. Авральное состояние несколько взбодрило Янека, но заработанную сумму он снова предпочел полностью пропить. Теперь он точно знал, чего хотел - трехдневной нирваны, и никто в мире не смог бы его переубедить в правильности избранного способа отдыха.
На этот раз он даже не стал особо церемонии разводить - сразу после того, как первая очередь выпивки с закуской была прикончена, он вручил Петровичу стопку купюр и отправил того в рейд за новой порцией бухла и прилагающихся к бухлу продуктов, а сам просыпался, напивался и отключался. На этот раз ему даже снились какие-то сны.
Правда, сны сумбурные, странные, о давно забытом прошлом. Он снова был молод, снова была вечеринка прощания с Михайлом и Стасом, и снова его теребили, требуя, чтобы он немедленно сказал какие-то напутственные слова в камеру. И он проговорил... бывает же такое... приснится же разная чепуха... "Пусть все уезжают, если рвутся уехать. Но лично я остаюсь. Кто-то же должен остаться, чтобы хоронить мертвецов?"
Слова эти прозвучали так явственно, что Янек вздрогнул и очнулся.
"Дурь какая-то! - подумал он, мотая головой. - Не мог же я в самом деле такое ляпнуть?"
Сбрасывая с себя остатки сна, он оглядел интерьер - кругом валялись пустые бутылки, и трое его собутыльников храпели на своих подстилках каждый в своем углу. Прочем, один не храпел - Петрович сидел на ящике, опустив голову на стол, точнее, на согнутые руки, которые на том столе лежали.
Янек сунул руку во внутренний карман пиджака - там еще ощущалось какое-то количество купюр. Голова трещала и настойчиво требовала добавки.
- Эй, Петрович! - потряс соседа Янек, положив том руку на плечо. - Сгоняй-ка в ларек еще разок за опохмелом!
Он сразу почувствовал, что в перемещении тела под его ладонью присутствует что-то неправильное. Плечо у Петровича было жесткое и холодное, и голова даже не подумала оторваться от стола - так и продолжила лежать на полусогнутых руках.
- Да проснись же! - снова встряхнул Петровича Янек, и снова тот даже не шевельнулся.
- Не трожь ты его! - раздалось из-за угла. - Он уже давно так сидит!
Неизвестно зачем, но на Янека вдруг накатило желание разбудить Петровича незамедлительно. Он сжал его ноздри двумя пальцами, ожидая, что тот замычит и затрясет головой, пытаясь освободиться - но не тут-то было. И Янек с ужасом понял, что особенно странным показалось ему в спине соседа - та не вздымалась и не опускалась, как положено при дыхании, да и нос Петровича был совсем холодный.
- Э, да ты не помер ли, дружок? - произнес Янек, еще не постигнув, насколько он был близок к истине. - Послушай, не стоит нас так разыгрывать, мы ведь и всерьез можем подумать!
- Говорю тебе: не трожь человека! - снова раздалось из угла. - Ты же знаешь, что если Петровича не вовремя поднять, так он и в морду может зарядить. Хочешь неделю с фингалом по улицам блондить? По вниманию мусоров соскучился?
- Ты лучше приглядись, что с ним, - возразил Янек озабоченно. - Боюсь, как бы не довелось "скорую" вызывать...
- Вот еще морока... - недовольно проворчал угол, поднимаясь. - Первый раз, что ли?... Э, да он уже холодный! Отзаряжался наш Петрович... Что будем делать?
Ни Янеку, ни второму соседу верить в то, что Петрович действительно все, "отзаряжался", не хотелось абсолютно. Не то, чтобы они Петровича любили или ценили, но смерть его обозначала неминуемый вызов полиции, что было оставшейся в живых троице уже вовсе ни к чему. Мало того, что это обозначало бесконечный вызов в отделение на допросы с пристрастием, так еще и из теплого подвала могли выгнать, а подвал запереть так надежно, что проникнуть туда стало бы совсем невозможно.
Поэтому оба принялись со всем энтузиазмом тузить Петровича, то есть трясти его, толкать и даже пинать.
- Э, вы что творите? - проснулся четвертый обитатель "ночлежки". - Вам чего Петрович такое сделал, что вы его в бессознанку отправили?
Только тут оба "реаниматора" остановились и испуганно уставились друг на друга. И до Янека внезапно дошло, что одним закрытым подвалом он может не отделаться, если на трупе его соседа полиция обнаружит выразительные следы от их стараний оживить усопшего.
- Да помер Петрович, - пояснял между тем второй сосед только что проснувшемуся.
- А отчего? - поинтересовался тот несколько изумленно.
- Перепил, должно быть. - Помнишь, сколько он в себя вчера влил?