И потому я здесь.
Мама смеется – на миг она стала похожа на саму себя. – Именно, малыш. Ты отыщешь для мамочки камень, и она сможет вернуться домой!
Конечно. Летящей походкой выйдет из апартаментов Захарова – прямо в жаркие объятия первого попавшегося копа в штате Нью-Джерси. Но я снова киваю, пытаясь переварить ее слова.
Постой. Когда мы с тобой и Барроном ели суши – тогда мы и виделись в прошлый раз – на тебе было кольцо. Тогда Захаров уже поручил тебе дельце с Паттоном?
Да. Я ведь уже сказала. Но я решила, что раз уж бриллиант фальшивый, можно его и надеть.
Мама! – Стонаю я.
В дверях появляется Захаров, похожий на седовласую тень. Он проходит мимо нас к плите и выключает газ. Лишь когда чайник перестает визжать, до меня доходит, до чего же это было громко.
Ну что, поговорили? – Спрашивает Захаров. – Лила сказала, что пора возвращаться в Уоллингфорд. Если хочешь ехать с нею, то лучше поспеши.
Еще минуту,
говорю я. У меня вспотели ладони. Понятия не имею, с чего начать поиски настоящего бриллианта «Воскресение». А если я не сумею его найти раньше, чем у Захарова закончится терпение, могу запросто лишиться матери.
Захаров долго смотрит на маму, потом на меня. – Быстрее! – Бросает он, направляясь к выходу из кухни.
Ладно,
говорю я, обращаясь к маме. – Где ты видела камень в последний раз? Где ты его хранила?
Она кивает:
В шкафу, на задней стенке ящика, заворачивала и клала в приклеенный кармашек.
А он был на месте, когда ты вышла из тюрьмы? Никуда не делся?
Мама снова кивает.
У моей матери два платяных шкафа, и оба забиты огромным количеством туфель, пальто и платьев – по большей части заплесневелых, побитых молью. Сама мысль о том, что кто-то сумел пробиться через все это и добраться до ящиков, кажется абсурдной – особенно если вор не был в курсе, что следует искать.
Кто-то еще знал, где камень? Ты же никому о нем не рассказывала? Ни в тюрьме, ни еще где? Никому?
Она качает головой. На кончике сигареты болтается длинный столбик пепла – вот-вот свалится ей на перчатку. – Никому.
Надолго задумываюсь. – Ты сказала, что подменила камень фальшивым. Кто изготовил подделку?
Один мастер из Патерсона, давний знакомый твоего отца. До сих пор в деле, все знают, что он не проболтается.
Может, он сделал две фальшивки, а настоящий камень оставил у себя,
предполагаю я.
Похоже, мама в это не верит.
Напиши, пожалуйста, его адрес,
я бросаю взгляд в сторону коридора. – Поеду, поговорю с ним.
Мама выдвигает несколько ящиков возле плиты. Ножи в деревянной подставке. Посудные полотенца. Наконец, в ящике набитом изолентой и пластиковыми мешками для мусора она находит ручку. Пишет на моей руке: «Боб – Сентрал Файн Джувелри» и «Патерсон».
Поглядим, что я сумею узнать,
говорю я, торопливо обнимая ее.
Она обвивает меня руками и сжимает так, что кости ломит. Потом отпускает, поворачивается спиной и швыряет сигарету в мойку.
Все будет хорошо,
говорю я. Мама не отвечает.
Выхожу в соседнюю комнату. Лила ждет меня – в пальто, с сумкой на плече. Захаров стоит рядом с нею. У обоих непроницаемые лица.
Ты понял, что должен делать? – Спрашивает Захаров.
Киваю.
Он провожает нас до лифта. Именно здесь у нормальных людей расположены входные двери квартир. Снаружи двери лифта золотые, покрытые причудливым узором.
Когда они открываются, оглядываюсь на Захарова. Его голубые глаза холодны как лед.
Только тронь мою мать, и я тебя убью,
говорю я.
Захаров усмехается:
Отличный настрой, малыш.
Двери закрываются, и мы с Лилой остаемся вдвоем. Лампа над головой чуть мигает, и лифт начинает двигаться вниз.
Выезжаем с подземной парковки и направляемся к туннелю, что ведет прочь из города. Мимо проносятся яркие огни баров, ресторанов и клубов, их посетители выплескиваются на тротуар. Гудят такси. Начинается манхэттенский вечер, во всей его дымной красе.
Мы можем поговорить? – Спрашиваю я у Лилы.
Она качает головой:
Вряд ли, Кассель. Думаю, хватит с меня унижений.
Пожалуйста,
прошу я. – Я просто хочу сказать, как мне жаль…
Не надо,
Лила включает радио, крутит ручку настройки – до меня доносится обрывок новостей: говорят, что губернатор Паттон уволил из правительства всех, кто обладал гипергаммаизлучением, невзирая на то, были ли они в чем-либо повинны. Лила выбирает канал с грохочущей поп-музыкой. Девушка поет о том, что хочет танцевать в чужом сознании, расцвечивать сны. Лила тут же врубает ее на полную громкость.