Эрик ван Ластбадер
Черное сердце
Посвящается Виктории, моей любимой, без которой все было бы так трудно.
Я знаю: есть роза, ради которой я хотел бы жить,
Хотя, Бог знает, я, может, никогда и не встречу ее.
Хана-но каге ака-но танин ва накари кери
Спасибо вишням в цвету:
Под сенью их никто не чужд мне
От автора
Читая материалы по современной истории Камбоджи, вспоминаешь «Расемон». Ни одно из свидетельств, письменных или устных, нельзя принимать как факт. События и, в особенности, мотивы главных действующих лиц постоянно меняются, словно рельеф песчаного пляжа, постоянно меняемый ветром. Похоже, объективного взгляда на эти события и мотивы и существовать не может: политическая ситуация и по сей день остается взрывоопасной, политические линии так тесно переплетены, что истину выявить невозможно. И все это сопровождается людской болью, страхом и идеологической истерией.
Я попытался просеять многочисленные «факты» и «свидетельства» страшной истории Камбоджи последних десятилетий и полагался при этом, в основном, на интуицию — поскольку другого способа добраться до правды я не представлял.
Насколько правдиво то, что вы прочтете здесь — сказать невозможно. Но мне по крайней мере кажется, что истинную натуру характера камбоджийца мне показать удалось.
Эрик Ван Ластбадер, Нью-Йорк, 1982 год
«Черное Сердце» — плод фантазии. Однако исследования, которые понадобились для того, чтобы все это придумать, вполне серьезны и реальны. Я бы хотел воспользоваться возможностью и поблагодарить людей, которые щедро предоставили мне свою помощь. Вряд ли, конечно, стоит говорить, что все персонажи этой книги — сугубо вымышленные, они не имеют никакого сходства ни с кем из реально существующих людей.
За помощь в работе я искренне благодарю:
Морин Аунг-Туин, «Эйша сосайети»
Ричарда Дж. Мэнгана, шефа городской полиции Соулбери
Стивена Мередита, патрульного городской полиции Соулбери
Пра Маха Госананда
Меррил Эшли
Хелен Алексопулос «Нью-Йорк сити беллей»
Лесли Бейли
Мелину Хунг, туристическая ассоциация Гонконга
Гордона Корригана, конюха, а также весь персонал Королевского жокейского клуба Гонконга, и, особенно, Сичана Сива, который выжил в той трагедии, что постигла его страну
Милтона Осборна, чья книга «Перед Кампучией: прелюдия к трагедии» дала мне как исторический фон, так и идеи.
Я благодарю В. за бесценную помощь в редактировании, а также моего отца, который, как всегда, вычитывал рукопись.
Переводы: Сичан и Эмили
Техническая помощь: доктор Бертрам Ньюмен, доктор Брайан Коллиер
Посвящается Виктории, моей любимой, без которой все было бы так трудно.
Я знаю: есть роза, ради которой я хотел бы жить,
Хотя, Бог знает, я, может, никогда и не встречу ее.
Наши дни, Нью-Йорк
И око Будды узрит все сущее.
В ночном небе сияли короны света. Гирлянды лампочек указывали ему путь. Сгустки ночи расступались и обнажали тропу, по которой невидимым прошествует он.
Пространство, в которое он вступил, наполняли, словно ароматы свежеприготовленного мяса, ритмичные звуки их животного спаривания. Он слышал, как стонала женщина и как выкрикивала она имя мужчины:
— О, Джон, о!
Голос у нее был хриплым, она уже не владела собой. Голос, напоенный вожделением и обещанием. Но обещание не достигало его, он и не прислушивался — эта горячка не для него, ни сейчас, ни потом. Эти звуки были словно песнопение чуждой религии. Может, как христианская месса. На латыни.
Он полз на животе, молчаливый, как змей. Разум его был холоден и отстранен. Этот разум заполняли воспоминания, привычки, знания — все то, что они так тщательно вложили в него. Именно они сделали его таким, каким он был. Они и, если б он о том задумался, история. Но он никогда об этом не размышлял.
За диваном он перевернулся на спину и изготовился. Воздух пронизывали стоны и хрипы, плотная паутина страсти.
Из набедренного кармана он извлек мягкую пластиковую бутылочку с бесцветной жидкостью. Движением неощутимым, почти волшебным в своей неуловимости, он достал откуда-то стальную иглу, которую придумал и дал ему Мицо. По форме она напоминала букву Т, и потому очень удобно ложилась между вторым и третьим пальцами.
Расчетливым движением он воткнул иглу в пластиковую бутылочку со зловещей жидкостью. Убедившись, что она покрыла всю поверхность иглы, выдернул приспособление и невидящим взором уставился в потолок.
Он настраивался на волну их стонов и придыхании, словно радиоприемник на далекую станцию. Он старался зрительно представить их, замкнутых в свернувшемся пространстве растущей страсти:
— Мойра, о Мойра, я так тебя люблю!
Наконец он поднялся, возник из-за диванной спинки. Мужчина был сверху, с бычьей яростью он набрасывался на трепещущую женскую плоть. Их заливал пот, лицо мужчины покраснело от трудов. Похоже, он скоро извергнет в нее свое семя.
И даже скорее, чем он сам может предположить...
Точный глаз и натренированная рука действуют заодно, и он поднял иглу на уровень своей головы. И сразу же почувствовал, как его, словно потоки серебряного дождя, пронизало ощущение собственной мощи.
Мужчина двигался вверх-вниз, вверх-вниз, словно скакал на обезумевшем женском лоне. Глаза женщины были закрыты. Она протяжно стонала.
Вот шея мужчины опять дернулась вверх, и игла, сверкнув на свету, словно по своей собственной воле впилась ему в загривок.
Результат был мгновенным, хотя иглу тотчас выдернули. Мускулы мужчины напряглись, он громко глотнул воздух. В этот момент женщина открыла затуманенные страстью, ничего не видящие глаза. Ее бедра еще теснее обхватили мужчину, потому что ее уже настиг оргазм.
И тут она закричала, но не в экстазе. Что-то явно было не так. Она кричала, потому что залитое потом тело возлюбленного рухнуло на нее всей обессилевшей тяжестью. Она видела его глаза, подернутые пленкой смерти, он был все еще внутри нее, и все еще не утратил твердости.
Она, не переставая, кричала.
Книга первая
Василиск
Июль, наши дни
Нью-Йорк — Кенилворт — графство Бакс — Вашингтон
— Эй, парень, ты что это со мной делаешь, а?
Трейси Ричтер продолжал отжиматься, упершись кулаками в великолепно натертый паркет. Над ним нависла тень сержанта полиции Дугласа Ральфа Туэйта. Тень эта явно нарушала гармонию света, царившую в доджо.
— Я с тобой разговариваю, парень. Изволь слушать.
Трейси уже сделал шестьдесят пять отжиманий и не собирался останавливаться ни ради сержанта полиции Туэйта, ни ради кого другого. Этим утром, спустя немногим более двух суток после смерти Джона Холмгрена, им все еще владела бессильная ярость, и он должен был изгнать ее из себя.
— Эй, парень, я не собираюсь торчать тут весь день. Так что уж отвечай на мои вопросы.
Семьдесят семь. Семьдесят восемь. Остальные ученики сэнсея мучились любопытством, но были слишком хорошо обучены, чтобы проявлять его и прерывать упражнения. Не зря их группа в этом доджо считалась самой подготовленной что в карате, что в айкидо.
Восемьдесят один. Восемьдесят два. Сэнсей сделал шажок в сторону посетителя, но Туэйт вынул свой значок. Этого было достаточно. Сэнсей хорошо знал Трейси и не удивился появлению полицейского. О Джоне Холмгрене слышали все. Потому что примерно до десяти часов позапрошлой ночи он был губернатором штата Нью-Йорк.
— Моя матушка, благослови ее Господь, всегда говорила, что терпения у меня ни на грош, — сержант полиции Туэйт нагнулся вперед, и полы его светлого плаща коснулись напряженных мышц на спине Трейси. — Но ребята-то знают, что я умею ждать.
Трейси сделал уже больше девяноста отжиманий, он изрядно вспотел. Пульс его участился, адреналин начал поступать в кровь, уравновешивая состояние его тела с состоянием мозга, полного отчаяния. Все, над чем он работал почти что десять лет, рухнуло в одно мгновение. Такое невозможно было даже представить.