Может, пойдем куда-нибудь? — Предлагает девушка. Губы у нее розовые, блестящие, мягкие на вид. Она нервно накручивает на затянутый в белую перчатку палец прядь длинных черных волос. — Пожалуйста.
Мина, говори и все,
получается не слишком похоже на приказ. Приятно поддаться обманчивому ощущению, будто я могу сделать для красивой девушки нечто жизненно-важное. Впрочем, я и сам в это не верю. Но все равно поддаюсь, стараюсь притворяться.
Тебе некогда,
говорит она. — Мне не стоит тебя задерживать. Знаю, ты не… знаю, ты не слишком хорошо меня знаешь, и вообще… И я во всем виновата сама. Но, пожалуйста, прошу тебя, можно как-нибудь с тобой поговорить?
Ага,
отвечаю. — Конечно. Но ты же хотела…
Она не дает мне договорить:
Нет, лучше в другой раз. Я к тебе подойду. Я знала, что ты не откажешь, Кассель. Ничуть не сомневалась.
Она проходит мимо меня, настолько близко, что я ощущаю тепло ее тела. Чуть погодя слышу ее легкие шаги в коридоре. Стою в одиночестве посреди комнаты, долгое время пытаясь сообразить, что же это было.
Воздух из прохладного сделался настолько холодным, что пробирал до самого мозга костей. От такого холода дрожишь, даже вернувшись в теплую комнату, будто нужно вытрясти лед из жил. Я почти добрался до библиотеки.
Эй! — Окликают меня кто-то сзади. Голос знакомый.
Оборачиваюсь.
Лила стоит на краю лужайки и, подняв голову, смотрит на меня. На ней длинное черное пальто; когда она говорит, в воздухе появляются облачка пара, похожие на призраки невысказанных слов. Она и сама похожа на привидение — вся черно-белая под сенью голых ветвей. — Отец хочет тебя видеть,
говорит она.
Ладно,
отвечаю я и иду за ней. Даже не задумываясь. Наверно, я бы и со скалы вслед за нею спрыгнул.
Лила ведет меня к серебристому «Ягуару» на парковке. Не знаю, когда у нее появилась эта машина — и права тоже — хочу что-то сказать на этот счет, поздравить, что ли, но когда открываю рот, она так на меня смотрит, что я тут же проглатываю все свои слова.
Молча сажусь на пассажирское место и достаю телефон. В салоне пахнет мятной жвачкой, духами и сигаретным дымом. В подставке для стаканов стоит полупустая бутылка диетической содовой.
Открываю телефон и пишу смс Данике: «Сегодня никак».
Пару секунд спустя телефон начинает звонить, но я ставлю его на вибрацию и больше не обращаю внимания. Мне очень стыдно за то, что не пришел, хотя и обещал Данике быть честнее, но объяснять ей, куда я еду — а также, зачем — просто невозможно.
Лила смотрит на меня; половина ее лица освещена светом уличного фонаря; светлые ресницы и дуга брови превратились в золото. Она так прекрасна, что аж зубы ломит. На уроках психологии в первом классе учитель рассказывал, что существует такая теория: у всех у нас есть «инстинкт смерти»
какая-то частица нас самих стремится к забвению, к нижнему миру, к Танатосу. От этого захватывает дух — как если бы ты шагнул с крыши небоскреба. Именно так я себя и чувствую сейчас.
Где твой отец? — Спрашиваю я.
С твоей мамой,
отвечает Лила.
Она жива? — Я так удивлен, что не успеваю даже обрадоваться. Мама вместе с Захаровым? Не знаю, что и думать.
Глаза Лилы встречаются с моими, но ее улыбка меня ничуть не радует. — Пока.
Она заводит машину, и мы выезжаем с парковки. Вижу свое отражение в изгибе тонированного стекла. Возможно, я еду на собственную казнь, но, похоже, меня это ничуть не огорчает.
Глава четвертая
Мы въезжаем на подземную парковку, и Лила ставит машину на пронумерованное место, рядом с «Линкольном» и двумя «БМВ». Это не парковка, а мечта угонщика, вот разве что всякий, кто решится украсть у Захарова, скорее всего окажется сброшенным с причала в цементных ботинках.
Когда Лила глушит двигатель, до меня доходит, что я до сих пор ни разу не бывал в квартире, где она живет вместе с отцом. По дороге она молчала, и у меня была куча времени, чтобы гадать, знает ли она, что я вчера за нею следил, что меня приняли в Разрешенное подразделение несовершеннолетних, что я видел, как она заказала убийство, и что я забрал пистолет Гейджа.
Чтобы гадать, не убьют ли меня сейчас.
Лила,
я поворачиваюсь на сиденье и кладу руку в перчатке на приборную доску. — Что с нами сталось…
Не надо,